при первой же встрече со слюнявыми поцелуями и обниманиями, чем отпугивал невероятно.
Ошалевшего Веденяпина с головой облили пенным теплым шампанским, облобызали и сунули фужер с бурным напитком. На этом аналитические способности актера закончились, начался безмерный выпивон всего подряд, что предлагала щедрая и разнузданная компания: шипучего «шампуня», жгучей водки и благородного горячительного коньяка. Бурное веселье продолжалось по раскачивания люльки лимузина в движении по улочкам Одессы.
– За здоровье молодых! – гаркнули зычным голосом, вероятно, в тысячный раз. Оригинальный тост поддержали общим восторженным воплем. На некоторое время Веденяпин забылся в приятной истоме тела и мозгов в этой чуждой, но дружелюбной куче-мале накрахмаленных рубашек, шифоновых и шелковых платьев, скрипучих капроновых чулок, что оказывались у него под носом с самых невероятных изгибах женских бедер, икроножных мышц и даже изящных девичьих пяточек. Погребенный под костюмным завалом, укрытый парфюмным душистым облаком, актер не просто забылся, он заснул.
В состоянии жуткого похмелья, с дикой головной болью, несчастный Рома очнулся поздним вечером. Дырявый чернильный небосклон колок глаза мерцанием звезд, давил удушливой влажностью, навалившись черными кронами дерев. Тряпичной куклой валялся столичный актер в кустах, на газоне улицы Энгельса, что у парка Шевченко, с бутылкой недопитого шампанского в руке, в растерзанном сюртуке, словно его, на скорую руку обыскали «гоп-стопники», оторвав несколько пуговиц на память. Что, впрочем, вполне вероятно, при старых-то воровских традициях Одессы. Репринтное издание «Истории» Скальковского, с синими раскинутыми, перемятыми страницами, будто сломанными перьями птицы, на счастье, валялось рядом.
В тот поздний вечер, призраком дворянки в кринолине, пред туманным взором Веденяпина вновь явилась очаровательная девушка, подтверждая не вполне бредовую ситуацию похмельной абстиненции. Видение чудесной дамы проплыло совсем рядом по тротуару, волоча за собой душистый шлейф аромата французских духов и сброшенный с плеча газовый розовый шарф. Мало того, девушка наклонилась к сидящему в траве, в позе киргиза, беспомощному актеру и милосердно поинтересовалась:
– Вам плохо?!
Тут же ее одернул грозный окрик толстомордого супруга из-под арки ближайшего дома:
– Куда опять, идиотка?! Сбежать задумала?! А ну, вернись, тварь!.. Но ты у меня дождессся!..
Веденяпин немощно ссутулился на эти матерные окрики, которые могли относиться к нему самому, пьяному, растерзанному, разобранному, но никак не к милой девушке, в образе костюмированной красавицы XIX века.
– Пьяная скотина! Завтра ноги мне будешь лизать! Урод! Ненавижу!.. – зловеще прошипело видение юной дамы в сиреневом кринолине, послушно перешло улицу и удалилось в сумрак под арку старинного дома.
– М-меня?! Н-ненавидеть?! За что?! – возмутился Веденяпин, но пока с трудом поднимался