Тотально и неловко,
Крича и падая, беги!
Подобна смерти остановка.
Вон видишь, божия коровка
Упала крылышками вниз
Не потому, что мал карниз…
Малы мозги!
Дети лейтенанта Шмидта
Вот как-нибудь начнёшь говорить с гражданином,
И очень он симпатичен —
Самодостаточен, глубок, образован.
Он знает пророка Иисуса Навина,
Правильно произносит слово «импичмент»,
Расскажет при случае историю Азова,
Теорию пассионарности Льва Гумилёва,
Да и вообще, любит всё лучшее.
Но в конце содержательного разговора
Уронит, словно нечаянно, словно бы про себя —
Что вот жил бы да жил, всех на свете любя,
В рамках душевного договора,
Да только малости не хватает
на то,
Совсем чуть-чуть —
Тысячу, две, ну, может быть – сто.
Арктика исландика
Хочу быть моллюском «Арктика исландика»
На глубине четыреста метров
в Атлантике.
Вот именно на такой глубине,
мой свет,
Мне удастся мыслить тысячи лет.
Я знаю давно-давно —
Это ни с чем не сравнимый кайф!
Жаль, тебе этого не дано!
А ты, друг мой ненаглядный,
Ненасытный, всеядный,
Жуй, жуй, глотай, успевай, хватай!
Жизнь коротка, непредсказуема
и потому жадна.
Многие, многие жалеют о том,
что она одна.
В этой, одной, не насытиться,
не напиться —
Словно лизать из мелкого блюдца.
Вот если бы дали их несколько,
Как можно было бы развернуться!
А поэт? Что поэт!
У меня за спиной убегающий мальчик – закат
Развевает кровавый подбой листопада.
И спускается в красный, неслышно рыдающий сад
Солнце взорванным яблоком ада.
В тихом классе прибывший из прошлого бывший поэт
Рассуждает о важных когда-то и сложных находках.
Два десятка студентов скучают – за давностью лет
Эта лекция, словно ненужная плётка.
Их глаза из осенних кленовых, берёзовых сот
Простирают лучи
на запретную зону заката.
А поэт – что поэт? Он устанет и скоро уйдёт
В одиночестве грызть перезрелое яблоко ада.
Сквозь время
Ненужный смысл катился колбасой
застывшей всклень дорогой декабриной.
Страдала лень от скуки журавлиной.
Шаманил ниоткуда Виктор Цой.
Пространство шелестящее, змеясь,
Касалось рук и глаз, и ум змеился,
Плодя плоды печали и мздоимства.
СрамнО смотрелись лица без прикрас.
Не изменился мир. Не изменился.
И только дети встроенным мозгам
Наивно, добросовестные, рады.
Несётся шум и гам из-за ограды —
Обед, друзья. И время – пирогам!
Путь
Михаилу