что-то того же сорта.
Я в городе роботов давно живу.
Ау, где живые?
Ау, ау, ау!
В городе этом
В городе этом, по самые окна заваленном листьями,
Люди, как мыши, шуршат непотребными мыслями.
Бабочка жёлтая странно сквозит
в листопаде,
Кратким обманным теплом уносимая в ад.
Славные тёти и столь же бомжистые дяди
Лезут бутылки сбирать в городской палисад.
Осень. Октябрь.
Обнажилась разруха-старуха —
Грозно грызёт, догрызает старинный пассаж.
Выбиты окна. В провалах печально и глухо
Воет сквозняк да гуляет купеческий страж.
В доме разрушенном есть неприметные двери —
Вход на второй, сохранившийся чудом этаж.
Там, под высокими сводами ангелы-звери
Эры купеческой помнят былой эпатаж.
Помнят обеды и танцы, девичьи фигуры,
А по утрам колокольный серебряный звон.
Нынче этаж называют отделом культуры —
Глупая шутка купеческих новых времён.
Было бы, впрочем, наивно
искать здесь чего-то иного —
в схроне руин
на разрушенной улице
графа Толстого.
2014 г.
Красная осень
И жизнь и смерть, и слово – в божьей власти.
Ты, мальчик, чей? А я уже ничей.
Не выплакать ни счастья, ни несчастья
Тоске моей, исполненной очей.
Поля и веси тонут в красном дыме,
Летит журавль-мальчишка из гнезда.
И птицы нарождаются седыми,
И лето не вернётся никогда.
Дробится город в лужах на осколки,
Оранжевый дрожит калейдоскоп.
По улицам разгуливают волки —
Ах, это люди плачут без умолку,
Читая злой осенний гороскоп.
Листвой забиты сонные тропинки.
Ты, мальчик, чей, исполненный очей?
Сегодня не крестины, а поминки —
И я уже ничей.
В доме пахнет брусникой
В доме пахнет брусникой, грибами белыми.
Солнце играет – оранжевый блик в окне.
Кажется, самое важное дело не сделано.
Но, может быть, это – всего лишь кажется мне.
Длится день, плачет злой телефон, запрятанный
под подушку – опять помешал во сне.
В беззащитной душе, понарошку прикрытой латами,
Кто-то бегает, кто-то думает о весне.
Но мечтателю этому трудно живётся осенью,
Был приказ экономить жестоко на всём и всём,
потому что без спроса – восемью восемь
Жизнь умножила тяжесть того, что несём.
По плечу ли ему, записному мечтателю,
Время в дырочках от свинцовых пуль.
Кто-то дырки пытается заровнять шпателем,
Но заравнивает будущие май, июнь, июль.
Смертельный номер – жизнь пополам с данайцами.
Но мечтатель – надеется всё равно.
Одуванчики ясноглазые снова ему приснятся.
Жизнь – обман, мираж, наваждение, но…
Красный