серьезно.
Сделав пару маленьких обжигающих глотков, я шумно выдохнула.
Мужчина, приняв назад емкость, расплескал остатки самогона по поляне.
– О-ох! – желудок, вдруг жутко скрутило и меня перегнуло прямо лицом в высокую траву. А секундой позже и вовсе вывернуло наизнанку, освобождая от щедрого Марининого обеда и «поминальной» жидкости. Валерыч, испуганно наблюдавший за мной, мастерски выругался в лучших деревенских традициях.
– Все нормально. Мне уже хорошо… Хоть сейчас обратно к вам за стол, – вяло попыталась я успокоить мужчину и с его помощью поднялась на ноги.
Потом, вспомнив, что в одном из многочисленных карманов пыльника у меня должен быть носовой платок, с показным спокойствием занялась его поисками. Платок, наконец-то, нашелся и, вытаскивая его, я заметила вылетевший следом в ту же высокую траву ключ от дома. Тут уж наступила моя очередь блеснуть знанием «народного языка»… Когда мой скудный запас иссяк, мы с Валерычем осторожно полезли в «дебри», рагребая их руками и пристально всматриваясь в чернеющую между стеблями землю. Первым ключ обнаружил мужчина и с победным кличем высоко поднял его над головой. Мое же внимание привлек, неожиданно блеснувший, где то на границе зрения, предмет. Глазомером наметив его приблизительное местонахождение, я решительно шагнула вперед.
– Вета, ты куда?! Ключ то я нашел.
– Погоди, Валерыч, я сейчас. – глазомер меня не подвел и, уже через минуты две я, осторожно, за черный шнурок вытянула свою добычу. – Мать же вашу, Валерыч! Это же бабушкина цацка.
– Бабушкина что? – спросил подоспевший мужчина.
– Бабушкин медальон. Она его никогда не снимала. И, видимо, похоронили ее без цацки. Не хорошо… – осудила я, в очередной раз, себя за временную «похоронную» невменяемость. – Но, как она сюда попала?
Мы «выгребли» обратно на поляну и Валерыч, прикинув диспозицию, сделал вывод:
– Шнурок кожаный, к тому же целый, значит, слететь с шеи сам не мог. Да и расстояние большое… Такое чувство, будто она сама его с себя сняла и отбросила.
– Ты уверен? – недоуменно протянула я.
Мужчина присел над поваленной березой в том месте, где лежала бабушкина голова, потом сделал «бросающий» жест, потер лоб и утвердительно кивнул:
– Да, только я думаю, она тогда еще не лежала, а сидела, когда бросала.
– Но, зачем?
– Чтобы не нашли… Или нашел тот, кому надо было найти, – нахмурился мужчина и достал пачку папирос.
Я тоже присела на березу и поднесла к глазам, как маятник болтающуюся на шнурке, бабушкину цацку…
Первый раз я заметила бабушкино украшение совсем в «глубоком» детстве. Было мне года четыре и, возможно та «картинка» стала моим первым осознанным воспоминанием… Помню, сидела я тогда в наполненном теплой водой и мыльной пеной тазике, стоящем на банной лавке, а бабушка сосредоточенно царапала мочалкой мой живот. Мне было и скучно и немножко больно. Поэтому, чтобы хоть как то отвлечь ее от «экзекуции», я потянулась к выскользнувшей через разрез бабушкиного