план. – Вы, господин майор, забыли давеча у нас на столе.
Пять минут спустя от пристани перед мызой отчалили две лодки. В одной сидел фон Конов с четырьмя гребцами, в другой – наш маркиз сам-друг с камердинером. Выбор Ивана Петровича остановился на самом легоньком, двухвесельном челноке с мачтой.
– Вы и ружье с собой берете? – крикнул еще, отъезжая, фон Конов. – Верно, на уток?
– А что подвернется. Может быть, и лося вам с Лосиного приволоку.
– Боже вас упаси! Еще на де ла Гарди нарветесь. Обещайтесь мне не сходить на берег…
Заботливый хозяин кричал еще что-то, но его нельзя было уже расслышать, потому что четыре гребца дружно взялись за весла, и лодка майора живо двинулась против течения, рассыпая кругом шипящие брызги, а челночок маркиза, под не менее ловкими ударами весел Люсьена, стрелой понесся вниз по течению на середину реки.
– Ну, что, конспиратор? – спросил Иван Петрович. Калмык понял его и с самодовольством похлопал рукою по левой стороне груди.
– Спроворил в лучшем виде! Ужо вот только на месте еще проверить.
– Покажи-ка сюда.
Лукашка достал из бокового кармана изготовленный им новый план и издали показал барину.
– Да дай же в руки!
– Прости, сударь, но я с ним уже не расстанусь, храню у самого сердца.
И, бережно сложив опять вчетверо лист, он спрятал его обратно в карман.
– Что ты, не веришь мне, что ли!
– Отчего бы и не поверить? – лукаво усмехнулся в ответ Лукашка. – Попуститель ведь, почитай, такой же конспиратор, как и совершитель.
– Так-то ты! – вскричал господин, блеснув глазами. – Давай же сюда! Слышишь? Сейчас на кусочки изорву.
– То-то вот. Не погневись, сударь, что с воза упало, то пропало. А для меня нет теперь ничего дороже этого планчика на белом свете.
Тем временем челнок их миновал уже Заячий остров и поравнялся с Васильевским – Лосиным. На так называемой «биржевой стрелке», где теперь меж двух рогатых маяков гордо высится каменная громада биржи с роскошной лестницей и колоннадой, в начале XVIII века из глубины березовой чащи выступали одни лишь деревянные бараки устроенной здесь майором де ла Гарди тони. Единственной искусственной декорацией служили ей развешанные по берегу сети, а оживляющим ландшафт элементом являлись несколько чухонцев-плотников, мастеривших ладью весьма почтенных размеров. Среди них выделялся сгорбленный, но плечистый старик в поношенном офицерском кафтане, с непокрытой головою. Хотя в шведском войске в ту пору допускались одни усы, а иные, по примеру короля, не носили и усов, у старика-офицера белая как лунь борода была запущена и всклокочена, точно так же, как и длинные пряди серебристых волос вкруг оголенного черепа. Опираясь на толстую шпанскую трость, он сердито покрикивал на рабочих.
– Вон и сам де ла Гарди, – сказал Иван Петрович. – Но где же его вилла?
– А, знать, в этой просеке, что видна сейчас за последним сараем, – указал Лукашка.
– Wie geht es alter Herr? Habe die Ehre! (Как