виде грустного лица Адыра, его широких сгорбившихся плеч и шаркающей походки.
Староста закрылся в хате и, если по правде, желал одного – заснуть и проспать долго-долго, пока все как-нибудь закончится само. Не видеть, во что превращается его любимая Сливка. Не видеть полных отчаянной надежды глаз людей, которым он не смог помочь.
А люди понимали, что дело плохо, и тревожить Адыра не спешили. Какой толк? Лишь один человек решился да пришел к нему в дом.
Дочь. Тень дочери. Когда успела статная румяная хохотушка превратиться в тощее, землисто-бледное пугало?
Подошла – сутулясь, комкая передник, повязанный поверх мятого платья. Опустилась на тканый коврик подле стула, на котором сидел, свесив руки, отец. Посмотрела заплаканными серыми глазами, вздохнула и уткнулась головой в его бок.
– Мужчины стали возвращаться еще позже, – произнесла она тихо, словно через силу. – Теперь они приходят после рассвета.
Адыр молчал.
– Кузнец говорит, они будут идти домой все неохотней, а в один день не вернутся вовсе, как Корий. Тоже останутся там, останутся жить с этими… Некоторые мужики говорят, что лучше повеситься. Всерьез говорят. А бабы…
Староста вздохнул.
– Папа, что теперь будет?
Она подняла голову, смотрела на него потухшим взглядом, а он не знал, что ей ответить.
– Папа?
– Я не знаю, ясочка, – устало выговорил Адыр. – Я видел в городе много людей, у которых похожие беды, и никто не может сказать, как мы должны поступать. Этот мирный уговор, эти другомирцы – они всюду губят наше Соизмерение. По-разному. Иногда и не желая чинить зла. Они такими созданы, ясочка. А мы – нам не дают защищаться. Нам говорят, что защита – это война.
Дочь смотрела на него, хмурилась, и было видно, что она понимает едва ли половину сказанного: слишком сильно гложет ее собственное горе.
– Значит, ничего нельзя поделать?
Адыр потер лоб.
– Я не знаю. Никто не знает. Быть может, позднее отыщется способ, но как нам дожить до того дня? Все одно говорят: мирный уговор обрек нас на смерть. Медленную, как задушье. Не лучше ль нам было сгинуть, сражаясь за свой дом, ясочка?
Дочь долго молчала.
– Ты ведь не можешь спасти весь мир.
Староста кивнул и опустил глаза. Но тут же поднял голову, почуяв ее взгляд.
– А одну деревню?
«Прошу без всякого промедления выстроить вблизи Сливки и Новой еще одну деревню и передать ее для переселения эльфам».
Дочь недоверчиво смотрела на появляющиеся из-под пера буквы.
– Папа, что ты делаешь?
Адыр сердито подул на бумагу. Это была плохая бумага, тонкая и серая, и дубовые чернила немного расплывались на ней.
– Пытаюсь спасти Сливку, ясочка. Суккубы, если мне верно сказали, имеют какие-то особые отношения с негодяями-эльфами. Если «слаб» – это «слабость», то рогатые твари оставят в покое наших мужиков. А эльфы… Быть может, им попросту нужна твердая рука, и тогда они