это бросалось в глаза в сравнении с убогим пристанищем английского короля – ветхим, пожароопасным Сент-Джеймсским дворцом. А тот факт, что Георг III в 1761 году поменял место жительства, перебравшись в принадлежавший ранее выдающемуся английскому аристократу Букингемский дворец, вместо того, чтобы построить собственный, ясно свидетельствует о стесненности средств английского двора. И все же, вместо того чтобы всласть поиздеваться над этим децентрализованным, разобщенным общественным укладом, Мерсье призывает разрушить до основания парижское жизненное устройство и переделать его под лондонское! Он настоятельно рекомендует следовать его инструкциям «любой ценой» и при необходимости внедрять перемены «силой».
Иногда Мерсье готов признать парадоксальность собственных выводов. С одной стороны (рассуждает он), поскольку парижские обыватели в течение многих веков находились под гнетом тирании, они, скорее всего, начнут злоупотреблять любыми свободами, которые им дарует французское правительство. Поэтому вполне логично, что последние, «единственные арбитры», держат в своих руках как счастье, так и несчастья простых горожан и на собственное усмотрение решают, чего и сколько отмерить для peuple – черни. С другой стороны, Мерсье признает, что сила общественного порядка в Англии отчасти зиждется на терпимости, которую англичане проявляют к нарушениям этого порядка. Если беспокойных, склонных к спонтанным выступлениям жителей Лондона усмирить «твердой рукой», они могут навсегда потерять свою смелость, и тогда либо станут легкой добычей деспотической власти, либо будут завоеваны соседней державой.
В результате Мерсье приходит к неутешительному выводу о невозможности найти «золотую середину»: полицейская власть в любой стране бывает либо слишком сильной, либо слишком слабой. Он отчаянно пытается примирить свои призывы к твердой власти с лозунгами «За свободу!» и прославлением общественного «полицейского» порядка – и в этом выступает типичным представителем своего времени, которое чем-то так напоминает наше. Страстно желая создать идеальную метрополию, где воспитанное, доброжелательное и послушное общество состояло бы из людей с яркой индивидуальностью, непохожих друг на друга, Мерсье обращает свой взгляд к двум величайшим европейским столицам. Он считает, что Париж и Лондон могут многому научиться друг у друга, несмотря языковые проблемы и национальные предрассудки, и призывает воздерживаться от вооруженных конфликтов, спровоцированных государственными режимами по обе стороны Ла-Манша, которым выгодно настраивать свои народы враждебно по отношению друг к другу. «Французская корона больше всего боится, что непокорный дух английской нации перекинется во Францию, – пишет Мерсье. – А англичане, в свою очередь, как черт ладана страшатся гедонизма французов, их пристрастия к роскоши и хорошей кухне, их кружевных манжет и светских манер, а также того, что дух французского двора может прижиться в Англии. Вот что мешает сближению наших наций». Мерсье убеждал лондонцев и парижан