Но другое требование о. Сергия – о том, чтобы не только пели ирмосы, но и читали канон, – встретило возражение. Так никогда не делалось. Один из ведущих певчих, Бушев, обладавший красивым сильным баритоном и соответствующим апломбом, даже попробовал сделать по-своему. Едва правый клирос закончил первый ирмос, Бушев, в свою очередь, запел его. Отец Сергий моментально оказался на клиросе.
– Читайте канон! – распорядился он.
Не успеем, – стоял на своем Бушев. – Крестный ход задержится. Не обойдем до двенадцати часов.
– Я не первый год служу, – возразил о. Сергий. – Сейчас только половина двенадцатого, как раз успеем. Читайте, или я сам возьмусь.
Бушев начал читать, а уже если начал, то постарался прочитать как только мог лучше. Трогательные слова тропарей, перемежающиеся с двумя напевами ирмосов, произвели сильное впечатление. Полунощница заняла то место, какое она и должна была занимать – не торопливой вставки, сделанной ради того, чтобы успокоить истомившийся ожиданием народ, а неповторимо прекрасного вступления к праздничному ликованию пасхальной утрени. Крестный ход, разумеется, не задержался. Отец Александр даже постоял молча минуты две и сделал возглас только тогда, когда подтянулись отставшие, и люди замерли в ожидании. С первым ударом колокола, выбивавшего полночь на пожарной каланче, священники запели «Христос воскресе», а последние удары были заглушены мощным пением нескольких тысяч голосов, повторяющих торжествующий гимн победившего христианства.
Недаром о. Сергий столько раз поминал о трудности великопостного и пасхального служения. Он давно еле перемогался, всю Пасху через силу ходил с молебнами и даже вынужден был в одном доме попросить разрешения полежать. В последний день, ходя по домам, он едва держался на ногах, так что некоторые заподозрили, будто он пьяный. «От одного едва-едва избавились, и другой такой же оказался», – кто с горечью, а кто и со злорадством говорили прихожане. Правда, эти разговоры прекратились так же быстро, как и возникли, когда выяснилось, что о. Сергий серьезно болен.
Освободившись уже в конце недели, он наконец-то отправился к врачу, своему товарищу по семинарии, Александру Попову. Александр Алексеевич по-товарищески отругал его за пренебрежение здоровьем, сказал, что о. Сергий перенес на ногах воспаление легких, и, во избежание серьезных последствий, велел лежать до тех пор, пока он не разрешит встать.
– Если не будет слушаться, привязывайте его, – полушутя-полусерьезно сказал он на следующий день Соне, пришедшей к нему в больницу за рецептами и инструкциями. Но о. Сергию уже не до того было, чтобы не слушаться. Он лежал, как пласт, в полубессознательном состоянии, и перед ним с необыкновенной яркостью развертывались картины прошедшей жизни. «Говорят, что человек перед смертью вспоминает всю свою жизнь, – говорил он впоследствии. – Я тоже вспоминал такие подробности, о которых никогда и не думал, только раннего детства не мог вспомнить. Наверное, если бы я действительно умирал,