станет для вас разгадать и имя зверя.
– Тык то значица загадка? – догадливо вопросил Орей, и, подняв вверх правую руку, обтер долгим рукавом рубахи свой нос, сбирая на ее льняное белое полотно прозрачную слизь. – А я вельми люблю загадки разгадывать.
– Скорей то не загадка, а головоломка кою надобно решить, приложивши догадливость. Токмо голову от тех думок не сломайте, – отозвался Гаёв дедушка и тягостно дыхнул, будто сопереживая детишкам каковым помочь, толком не сумел. – А ноне оставайтесь туто-ва, я вас оберегать буду. А внученьки мои шалаш для вас на ночь сварганят, иде вы будете мирно почивать ноченьку.
Дедушка Гаюн сызнова улыбнулся, потому как уголки его глаз вскинулись вверх слегка уменьшив ширину самих глазниц, а миг спустя присев на задние лапы, резко их, разогнув, прыгнул вверх и вперед, словно стараясь накрыть собой стоящих спутников. Могучее тело медведя только на морг нависло над ребятушками и колтками, вроде темной тучи, а посем враз поблекнув (почитай, что до иссера-бежевого цвета), распалось на множество тончайших высохших хвоинок, оные осыпались вниз на оземь, нежно (будто огладив) скользнув по голове, лицу стоящих. А на том месте, где допрежь находился Гаюн, неожиданно ровно вспухла лесная подстилка. Изогнувшись небольшой кочкой, она лопнула посередке, осыпав сухую хвою, листочки да ветоньки наземь, выпустив из-под себя высокий расширяющийся книзу глиняный кувшин для молока, величаемый кринка, и лежащие на нем два больших ломтя хлеба.
– То вестимо Гаёву деду ктой-то дар приподнес, – зыркая на кринку и хлеб пояснил все поколь находящийся поперед всех Бешава, и веточки бузовника на его голове, качнулись из стороны в сторону, точно чему-то дивясь. – И он его принял, а то значица, чё ноне иде-то в лесочке люди деревца срубят, дабы поставить себе избу.
То, ясно, и Алёнка с Ореем знали, что прежде чем рубить деревья в чаще лесной надо поднести угощение Гаюну, чтобы дух позволил их заготавливать, и сама изба стояла долго. Знали они и то, что оставляли завтрак для Гаёва деда и ожидали его позволения, и коль тот его давал, угощение пропадало. Впрочем, вельми нынче виноватой ощутила себя девчушка, по доброте душевной, понявши, что ради нее и братца будут вырублены где-то в бору деревья, да оглядевши взгрустнувшие обок них росшие лиственницы, мягко молвила:
– Блага дарствую дедушка Гаюн за угощение мене и Орюшке. И вас опять же деревца блага дарю, чё не дали нам голодными быть.
Мальчонка меж тем резво шагнул вперед, и, присевши обок кринки, нежно огладил лежащую на ней пузырчатую, бурую поверхность ржаного ломтя (вельми схожего с весенней бороненной пашней) по-доброму поддержав сестрицу:
– Агась, блага дарствуем, – да тотчас облизал губешки кончиком языка, тем примечая не только вкус хлеба, но и его удивительный дух, без коего ни одно кушанье у славян не было сытным.
И немедля растущие округ лиственницы колыхнули своими вершинами. А качнувшиеся