хватило.
Упомянутая компания, кроме названных лиц, состояла из старосты Никифора, седого старика с живым лицом, занимающего центральное место, и двух дружинников. Все они расселись на двух лавках за грубо сколоченным узким столом из расщепленного пополам и обтесанного ствола осины.
Постояв минут десять, Иван уяснил, что обсуждение зашло в тупик. Все схемы противодействия, сочиненные, когда весь еще только закладывалась, пошли под откос. Никто не рассчитывал, что подойдет столь внушительная немилосердная сила, стремительным броском отсекшая селение от леса, а ведь подошли еще не все: одна лодья осталась добирать полон и рухлядь у отяков.
Когда шел выбор места заселения верви, то надеялись, что на Ветлуге смогут отбиться от небольшого числа новгородских ушкуйников, что черемисскому князю в случае недопонимания преподнесут очередные богатые подарки, и согласятся заплатить мехами и серебром булгарцам, если те, не дай бог, придут проверить, что же творится у них под боком.
Также думали, что смогут договориться с суздальцами, иногда заплывавшими в эти воды поторговать или собрать дань с местных племен, все-таки почти свои люди.
Но фактически – от чего убегали, к тому и пришли.
«Да, некуда крестьянину податься… Или христианину? – подумал Иван. – Один черт…»
Речь в удивительно спокойной обстановке за столом шла о том, как лучше погибнуть – быстро или с честью.
Быстро – это прорываться ночью в лес, пытаясь предупредить и увести жителей веси подальше в глухую тайгу, отрубая концы погони, которая без всяких сомнений повиснет у них за спиной. Наверняка прорыв встретит подготовленная засада и положит большую часть переяславцев. Недаром единственной информацией, переданной конным буртасом, была та, что на рассвете те выйдут по следу ушедших.
С честью – почти то же самое. Выйти из веси и броситься в самоубийственную ночную атаку, когда превосходство в мастерстве и доспехе слегка компенсируется темнотой и жаждой мести. Тогда есть возможность нанести противнику такой урон, что он не будет помышлять о преследовании баб и детей. Но в случае неудачи оставив их на полное растерзание.
Вариант остаться за укрепленным тыном и надеяться, что мимо не проведут полоненных жен, детей и соседей, не рассматривался как почти невероятный. Разговор между собравшимися шел в свободном формате, без всякой субординации. Десятник вообще сидел наполовину отвернувшись и поигрывая ножом, то и дело втыкая его в лавку рядом с собой, видимо, уже что-то для себя решив.
Как понял Иван, его собственную попытку пройти дозоры не рассматривали за своей ничтожностью. Видя, что дело идет к концу, егерь решил вмешаться:
– Нет ли желания у почтенных воев и членов общины выслушать совет?
– Сказывай свою мысль, – поднял на него глаза старик.
– А если не нападать на стоянку буртасов, а обратить внимание на лодьи?
– Говори, что на уме, вой, – подвинулся десятник к столу. – Сам мыслил лодьи пожечь, но то делу зело