спаси его Господь!»
Сознание вернулось только в лодке, где ей пришлось лежать со связанными впереди руками и затекшими от тугих пут ногами.
«Сколько уже плывем? Час? Два? Сутки? Не вспомнить».
Сверху послышались голоса, и долбленка ткнулась носом в прибрежный песок у обрывистого берега. Кто-то потащил ее из лодки, вскинул на плечо и понес в лес. Жесткое окольчуженное плечо било по ребрам и под них, вызывая судорожные спазмы боли и невольные вскрики сквозь прикушенные губы. Мгновение полета, рывок за косу – и земля встретила ее мягкой хвойной подстилкой и узловатыми корнями елок, попавшими прямо на бедро.
«Ах, чтоб тебя! У-у-ух, как больно…»
Ну вот, мучитель отошел, теперь можно и выдохнуть, переждать, когда боль затихнет, и попытаться расправить затекшие конечности…
Путы с ее ног сняли примерно через четверть часа, сразу после того как воткнули заостренный колышек в середину поляны. Привязали к нему короткой веревкой все еще стянутые кисти рук, бросили кусок утки, ею же и запеченной еще на стоянке, поставили туесок с водой.
Утиная ножка покатилась по листве, набирая на себя пучок сухих хвойных иголок. Ешь, мол, прямо так. Ух, благодетели! Старший, ударивший ее по лицу воин даже кивнул на кусты, предлагая сходить по нужде, если желает. Подняла выше голову, мотнула посильнее: не хочу…
«Ох, это же буртасы сбежавшие: те самые лисьи хвосты на спине… Что сделают со мной? Что? Насиловать не будут – уж больно равнодушно смотрят, мала для них, видать… К булгарам повезут? Да, скорее всего. Продадут в наложницы на невольничьем рынке, и прощай навеки, родимая сторонка».
Сердце захолонуло от тревожного чувства возможной потери, и Радка еще раз огляделась.
Трое воинов сидели около огня, спрятанного в яме на месте вырванной с корнем огромной ели. С реки и не заметишь: слишком слабые отблески по верхушкам деревьев…
«О, Господи, Господи! О чем я, неужто помощи какой жду?!»
Вскоре двое из воинов легли спать рядом с костром, а третий ушел куда-то в подлесок. Радка тоже попыталась уснуть, однако сон не шел. Время мучительно тянулось в нерадостных размышлениях и переживаниях. И не только о себе.
«Отец получил мечом плашмя по голове, может, выспросить что хотели, а может, клинок так пошел, кто знает… Прирезали потом или жив еще? Если жив и очнулся, ищет ли? Ох, сколько вопросов, и нет… не будет на них ответов!»
Голова и шея болели невыносимо, и она прислонилась ею к свежему березовому колышку: слышала, что дерево боль с человека снимает.
«Сними и ты с меня ее, частичка березовая…»
Стало немного прохладно, и Радка ногами закопалась в хвою, хотя и знала, что от земли потянет холодом и тот вытянет у нее остаток сил.
«Эх, теперь уж все одно… Жалко, что Тимку она уже не увидит больше, – по нраву он ей пришелся, легко с ним. Ну да ладно, судьбинушка у нее такая… Судьбинушка? А если на меч броситься или в воду упасть связанной? Так, может, это и есть моя судьба?
Радкины глаза вспыхнули отчаянием…
«Будь