сильные кони с Рейна. Такие кони стоили очень дорого, их было мало в Норвегии.
– Что так долго? – спросил один из ожидавших, молодой викинг с выбивавшимися из-под меховой шапки светлыми височными косицами. – Или эта диса брачных уборов[11] сопротивлялась?
Ролло уверенно, с улыбкой притянул к себе Снэфрид.
– Она? О нет! Видишь ли, друг Олаф, я все же не смог удержаться, чтобы не послать лохматому Харальду последнего приветствия.
Олаф наигранно ахнул, покачал головой. Но был он весельчак и балагур, к тому же скальд, и тут же стал шепотом декламировать придуманную на ходу хвалебную песнь в честь Ролло, пока другой, пожилой викинг в рогатом шлеме поверх меховой шапки, сердито не шикнул на него.
– Тролли, что ли, помутили ваш разум? Чем скорее мы уедем, тем верней останется с нами наша удача. – И покосился на женщину. – Хотел бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы сын моего друга так рисковал ради тебя?
Разноцветные глаза финки блеснули недобрым светом из-под пушистого меха капюшона. Но старый викинг уже не смотрел на нее.
Он усмехнулся в бороду, глядя, как легко, не касаясь стремени, вскочил в седло Ролло. Вздохнув, проворчал с нежностью в голосе:
– Да, видели бы тебя сейчас те, кто зовет тебя Пешеходом, как твоего отца! У старого Ролло никогда не было такой ловкости. А на коне он выглядел будто мельничный жернов на брачном ложе, клянусь Одином[12], Христом и Аллахом!
– Это потому, что у него не было таких коней, Кетиль, – пришпоривая своего жеребца, ответил Ролло.
А потом была бешеная скачка под звездным небом. Ролло понимал, что, чем дальше они успеют уехать, тем крепче будут сидеть их головы на плечах. И хотя Снэфрид уверяла, что от ее зелья Харальд проспит не менее трех суток, нельзя было поручиться, что кто-нибудь не обнаружит исчезновения супруги короля и не снарядит погоню. Поэтому они безостановочно мчались почти целые сутки, лишь меняя лошадей на подставах, предусмотрительно подготовленных Ролло. С каждой сменой их отряд рос, и теперь единственное, что волновало Ролло, – долго ли сможет выдержать эту скачку Снэфрид. Но финка держалась в седле, как валькирия[13], и к вечеру они достигли старой усадьбы матери Ролло в горах, далеко от проезжих дорог.
Хильдис, предупрежденная о том, что, возможно, это будет ее последняя встреча с сыном, с факелом в руке вышла встретить прибывших и лишь слабо ахнула, увидев, как сын снимает с седла ту, которую в этих краях звали Белой Ведьмой. Тем не менее она молча осветила им дорогу в боковую клеть, куда Ролло отнес на руках буквально рухнувшую с коня Снэфрид.
То, что финка смертельно утомлена, он понял, когда уложил ее на тюфяки из гагачьего пуха и Снэфрид не потянулась к нему с обычной страстью, а тут же погрузилась в полудремотное состояние. Он расшнуровал и стянул с нее сапожки, стал растирать ей затекшие в стременах ноги. Женщина слабо застонала и на миг приоткрыла глаза. В неверном свете лучины она разглядела встревоженное лицо Ролло, заботливо склонившегося