Эмма резко ударила по струнам и умолкла. Нет, она не станет петь эту песню, ведь то, о чем в ней говорится, слишком созвучно ее чувствам…
Ей хотелось заплакать, но слез не было. Давным-давно, ожесточившись в невзгодах, Эмма разучилась плакать. Позднее она заново научилась смеяться – но не плакать… Вместо этого она пела, и музыка приносила облегчение. Однако не всегда. Вот и теперь ее душило тяжелое холодное раздражение, комом подступая к горлу. Надо было отвлечься, занять себя чем-то важным. О, она вовсе не тосковала в Руане. Ей даже нравилось здесь. Сейчас она отправится на пристань или в церковь, пойдет взглянуть, как идет строительство новой часовни у собора, или будет возиться с маленьким сыном Сезинанды, а в библиотеке епископа Франкона все еще хранится множество неразобранных свитков, таящих немало интересного…
Но она не сделала ни шагу. Уткнувшись подбородком в изгиб рогов лиры, Эмма погрузилась в воспоминания.
С тех пор прошло уже больше года. Она открыла клетку, в которой ее дядя, герцог Нейстрийский, вез пленного Ролло. Она освободила варвара. Эмма не могла не сделать этого – их судьбы переплелись самым странным и причудливым образом, и, ненавидя Ролло, она тем не менее страдала, зная, что его ждут пытки и страшная казнь. Но едва Эмма помогла ему освободиться, как в ту же секунду сама оказалась его пленницей.
– Как ты мог так поступить со мной?! – кричала она, вырываясь из его железных объятий, когда могучий конь уносил их прочь от лагеря войск Роберта Нейстрийского.
Ролло же отмалчивался, направляя скакуна на север, и лишь крепче сжимал ее стан, когда она начинала метаться в седле. В конце концов Эмма немного успокоилась, смирившись с неизбежным, и внезапно с изумлением почувствовала, что рада тому, что они вместе. Сердце подсказывало Эмме, что похититель не причинит ей зла. Они столько пережили вместе, что все разделявшее их осталось далеко в прошлом. Ролло не раз спасал и защищал ее, рискуя собственной жизнью. Поэтому, успокоившись, Эмма поудобнее устроилась на коне перед ним и заявила, что намерена вздремнуть, раз изменить ничего нельзя. Ролло на это лишь негромко рассмеялся, добавив:
– Больше всего, Птичка, мне нравится твоя непредсказуемость – никогда не знаешь, что взбредет тебе в голову.
Он, как всегда, пытался поддразнить ее, но Эмму его слова не задели – в них была теплота. Викинг расправил складки ее плаща, заботливо укутывая, а затем Эмма почувствовала легкое прикосновение к ее волосам, растерянно поняв, что, по-видимому, это был поцелуй. Почти отеческий, как поцелуи аббата Радона, ее воспитателя… которого Ролло замучил, допытываясь, где хранится золото монастыря… Нет, она не станет думать об этом. Надо продолжать жить. И возможно, рядом с Ролло.
Весь остаток пути она продремала в его объятиях, пока на рассвете вдали не показалась земляная насыпь с частоколом – древний город Лаваль, где теперь хозяйничали подвластные Ролло норманны.
На этом безмятежное очарование и окончилось. Соскочив с коня, Ролло направился