свет ночного фонаря и лёгкий привкус выпитого виски,
мы были упоительны и блИзки восторженной природой бунтаря…
Французский вкус нерусской ностальгии, распахнутость чарующих гардин,
и силуэт в ночном окне один – загадочностью яркой панагии,
пробитый солнцем комнатный проём французского ажурного балкона,
весёлая проснувшаяся Мона под солнечным играющим огнём…
* * *
Как будто приходит порою во снах нежданно-негаданно – чудо,
и споры полов о вечных полах рождаются, как ниоткуда,
пусть выше всего, пусть выше причуд – рождённые сердцем боли,
и яблоню смыслов тотчас оборвут – неважно – в раю, или в поле,
и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,
и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…
А полюс всегда одинок, но – и точки в друг друга смотрели,
меридианы – как сотня дорог, а режут судьбу – параллели,
и стороны света – четыре всего, а ищут зачем-то пятую,
она полюбила творца – не его, а он – и не женщину – статую…
Она, растерявшись, почти в слезах, чтоб скрыть их, слегка мигала,
а он, позабыв о важных словах, из сора рубил бунгало,
она, смеясь, из небесной лазури себе готовила гель,
а он, смысловую сплетая вязь, из трав ей стелил постель,
и он поднимался от дури рано, отбросив рукой сантименты,
она, словно нежась, ей озеро – ванна, сады расплетала из ленты…
У полюсов свой диссонанс, но – ритмы сердец – парадиз,
и пауза смыслов – Шенье и Брамс – парад подготовят из
слепящих огней, горящих углей, из золота чувств и хрома,
она наливала – «Из чаши пей!», добавив словесного брома…
И упираясь в ось не локтём, а только умом и взглядом,
никто не думает ни о чём, а только следят за парадом,
глазами, глазами по параллелям – наверное, что-то поймём,
между змеем и брадобреем – играют всегда с огнём,
и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,
и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…
* * *
Пение птиц несвойственно раю – краткому, стильному, сжатому,
беру гитару, но не играю – воздуху в лёгкие вмятому,
будни, выводящие росписью жизнь, красочные мазки влёт,
за эту картину Модильяни держись в красоте обнажённых пустот,
клеточный уровень всех мазков разложен уже на атомы,
и страшная жажда упругих сосков – под тканью надёжно спрятаны,
ария кисти – не ария слова – экспрессия форм – не форма,
она на картине уже готова, а он – начинает снова,
и взгляд – предвестник шального шторма,
и всё напряжение тела,
мольберт – ламбрекен остова,
мазки наугад – она так хотела,
сплетение