он денется? Побесится месяц – приползет на коленях.
– А я что? Что мне-то делать, когда он приползет? На коленях. Или верхом…
– Набить ему фейс, то есть физиономию, часок подуться и сразу же простить.
И поскольку я подавленно молчала, она решила пояснить мне существо вопроса:
– Витечка – мужик воздушный, слова у него – зефирный пар, дела – на нуле, а фанаберий – выше крыши! Ему без тебя в этой жизни хана! Покрутится маленько на хвосте, погарцует, а потом ему молодка обязательно скажет: если ты такой умный – покажи свои деньги!
Странное ощущение – нечем дышать все время.
Людка быстро тараторила что-то оптимистически безысходное.
Я завидую моей неунывающей подруге. Скоро сорок, а ей хоть бы хны! Людка, одно слово… Живет весело, стремительно, на послушного мужа не обращает внимания. Дружит с «сыроедами», «голодарями», экстрасенсами, йогами, преподает в институте физику, изучает дзен-буддизм, ходит в турпоходы со студентами, раз в три года – что-нибудь экзотическое по линии международного туризма. И утешает меня и себя самодельного изготовления мудростью.
– Все счастливые семьи несчастны по-своему…
А я сидела неподвижно, прикрыв глаза, слушала ее, и было у меня ощущение, что я падаю в себя, как в шахту.
Я медленно, будто ощупью вспоминала, что когда-то я уже переживала такое состояние. Да-да, два года назад – мы возвращались на машине приятеля из-за города. Было такое же тихое сентябрьское предвечерье, небо впереди было залито теплой латунной желтизной только что закатившегося за косогор солнца. Машина упористо, с негромким настырным рычанием шла на подъем, на заднем сиденье дремали дети, и тонко насвистывал мелодию Витечка.
И вдруг я увидела, как со встречного полотна дороги через разделительную полосу вылетел нам навстречу грузовик.
Сколько было до него? Сто метров? Десять?
Огромный оранжево-красный «КамАЗ» двигался навстречу. Нет, он не мчался, не ревел грозно, а бесшумно, плавно, неумолимо надвигался. Не видно было вращения колес, не чувствовалось никакого усилия в его ужасающем немом стремлении прямо на нас. Наверное, так летит снаряд.
И в эти незримые доли секунды охватила меня невыносимая мука осознанной потери всего: детей, беззаботно насвистывающего Витечки, не видящего страшного грузовика впереди, этого теплого вечера, желтого неба, рассыпанных под задним стеклом цветов – бесшумно и молниеносно исчезающей жизни.
Не крик, не вопль – судорожный стон разорвал меня тогда, и казалось, что это не явь, а завершение кошмара, пронзительно пугающего сна, сковавшего немотой и бессилием.
Сидевший за рулем приятель вынырнул из оцепенения, круто тормознул, визг резины на шоссе полоснул слух, резко рванул баранку направо, и «Жигуль», словно пришпоренный, рывком прыгнул через обочину в кювет – толчок, звон стекла вместе с ослепляющим ударом в лицо, в грудь, в плечо, громовой рев грузовика где-то над нами, за спиной, и тишина. Все живы?! Вроде все в порядке, никто не ушибся, только у меня кровь течет из носа, из уха, и рукой не могу пошевелить…
Ни