один умный человек, «дружба – понятие круглосуточное». Цирк, так цирк! Бим может отдохнуть – Бом будет работать с публикой. Вздохнув, я приступил к своему номеру.
«Было это давно, как сейчас помню – где-то не то в конце юрского, не то в начале мелового периода – хотя точно не скажу, память уже не та – но велоцирапторы и тираннозавры, кажется, еще не вымерли. Впрочем, это несущественно».
Жанна хихикнула и взглянула на Билла. Тот в ответ ухмыльнулся «со значением», мол, то ли еще будет! Кеша продолжал изображать «Иван Иваныча» – так в обиходе называют манекен, который используется при испытаниях новых моделей автомобилей. О Боже, та еще аудитория! Обычно в этом месте реакция была более живой. Но надо было продолжать. Я вновь нажал на Play.
– Короче, я был тогда молодой и красивый, – сказал я, решив отбросить «кружева».
– Вы и сейчас еще очень ничего, – заметила Жанна.
– Я тронут Вашим человеколюбием.
– Нет, я честно, – поспешила заверить Жанна.
Билл поднял глаза к лампочке на плафоне, с редким мастерством играя садовый шланг.
– Не сомневаюсь, – успокоил я Жанну. – Но в те далекие времена туманной юности я еще вызывал не только большое человеческое сочувствие, но порой и некоторые другие эмоции и работал в одном очень странном месте…
– Но Игорь сказал, что Вы работали в Политехе…, – смущенно проговорила Жанна.
– Это святая правда, – подтвердил я. – И это очень странное место, поверьте. Возможно, Вам это станет понятнее, если я скажу, что я служил в отделе, занимавшемся иностранными студентами – у нас их было много.
И вот, в один не очень прекрасный день, сразу после обеденного перерыва, в нашей комнате раздался телефонный звонок. В сыто-благодушном настроении я снял трубку. Однако то, что я услышал, заставило меня поперхнуться. Из сбивчивых слов капитана милиции я понял только, что в одном из наших дальних общежитий (а они у нас раскинулись по всему городу) происходит нечто, мягко говоря, из ряда вон выходящее.
А дело оказалось в том, что один наш студент-араб (не важно из какой страны) выдвинул в окно шестого этажа «общаги» абсолютно голую девушку – советскую студентку из нашей же альма-матер.4
– Какой матери? – переспросила Жанна.
Билл заржал.
– Такой-то матери, – с трудом проговорил он сквозь хохот.
Кеша издал некий утробный звук, по-видимому, долженствующий означать смех.
Жанна смутилась, но Билл приобнял ее правой рукой и, чмокнув в щечку, завопил:
– Ах, ты моя прелесть. Я тебя обожаю!
– Короче, эта девица была студенткой нашего же славного ВУЗа, – пояснил я Жанне (и, надо полагать, Кеше), вновь перехватывая нить разговора. – Это латинское выражение, оно значит «кормящая мать».
– То есть, ВУЗ – это вроде мамочки родной, так что ли? – спросила Жанна.
– Именно так.
– Ну,