идиотом, недалёким поздним ребенком с запоздалым развитием и замедленным взрослением. Так пристально и грустно смотрела порой на меня, а потом подходила и целовала в макушку».
«Сынишку-то вам нужно доктору показать. Какой-то он не такой, медленный, и лепка у него не получается, и аппликация кривенькая. Вы, мамаша, только не обижайтесь, у всех свой крест, у меня вот мать парализованная лежит – не встаёт третий год, что уж теперь, не бросайте вы сыночка-то. Покажите доктору».
«Он мальчик неплохой, добрый, ведёт себя хорошо, тихий на уроках, на переменах почти всегда в классе сидит, не бегает, не шалит. Только знаете, на следующей неделе в школе врач принимать будет, хороший психиатр, с детьми работает давно. Надо бы показать мальчика. Он очень тихий, добрый мальчик, порядочный».
Мама всем верила. Всем вокруг, кроме сына. Она показывала мечтателя врачам, психотерапевтам, невропатологам, патологам над патологами, самым главным перепатологам. Она готова была показать его всему свету!
«Вот, смотрите, какой он у меня – тихоня, молчун и мéдля. Сделайте его таким, как все, как я задумывала, как двадцать лет ждала. Пусть учится плохо, мать (меня, то есть) не слушает, курит за гаражами, дерётся с ребятами, даже кошек пусть мучает, у детей всякое бывает, потом перерастёт, уму-разуму от людей наберётся. А?»
Врачи качали головами, мычали, перестукивались друг с другом через коленки мечтателя, заваливали его идиотскими картинками, требовали разгадать для них тайну светофора, снова качали головами.
«Отклонений мы с коллегами у ребёнка не находим. Рефлексы, суффиксы и префиксы у сына вашего хорошие. На уроках он не балуется и аппликации научился лепить. Полноват вот только для своего возраста, на диете его подержите. Ну и витаминки попейте. Я сейчас рецептик выпишу. Витаминки группы «А и Б сидели на трубе» и ещё «Эники-беники ели вареники» – это на латыни. Не волнуйтесь, мамаша, в аптеке поймут, разберутся».
Так всё детство и отрочество он и прождал взросления.
Он не был тупым. Просто не хотел выделяться умом. Не достигнув нужного возраста, в котором дети зубрят монолог «А судьи кто?», чувствовал, в чём кроется главная беда непохожего на других человека.
С пяти лет он пристрастился к шахматам. Постиг игру сам, но не участвовал в турнирах, а проигрывал этюды из журнала «Наука и жизнь» в одиночестве в дальней комнате без окон, «тёмной».
У профилактория по выходным собирались шахматисты, играли серьёзно, с часами. Очки их блестели на солнце, они хмурились после каждого хода, прикусывали губы, рвали мочки ушей, некоторые из них громко и разочарованно причмокивали и шелестели бровями, дёргали в отчаянии головой. Мечтатель стоял сбоку и выигрывал почти все партии заранее, безо всяких шахматных часов.
Он не был угрюмым или молчаливым. Просто, что говорить, когда и так всё ясно: пустое – это порожнее, воробьи пусть летают, а слова лежат там, где надо, да и костей в человеческом языке учёные так и не нашли.
Вот один мексиканец