щекотало в горле и глазах, а на улицах таких вот небольших городков можно было запросто встретить празднично подвыпившего молодого фронтовика (ветерана, как принято говорить сейчас). Дома строили не на век, понятное дело (стены из шлакоблока, колкого, как стекло, – какой там век). Дома думали снести уже при Хрущёве, когда Станислава и в помине не было, когда только повстречались его молодые родители. При Брежневе по новому генплану на месте двухэтажек должен был вырасти громадный кооператив – это уж когда в соседнем городе с несоветским, сильно религиозным названием появился на свет новый житель огромной могучей страны, управлявшей почти всем миром. Были кое-какие планы и у тов. Горбачёва по преображению страны – в том числе и Новопитерска – до неузнаваемости. Собрались перестроить всё на новый лад, перекроить, ускорить и планы уже огласили, однако колёсики новой жизни закрутились не туда и даже не обратно, а как-то вбок, по гнилым оврагам да кривыми перелесками. Вместо новых домов на месте старых стали появляться всё больше супермаркеты, торговые центры и загородные особнячки «продолжателей перестройки». А эти двухэтажные домики в центре так остались стоять. И шёл им уже как бы не седьмой десяток лет. Время их не берегло: дожди и снега смывали со стен дешёвые белила, мороз и ветер снимали пластами штукатурку и кололи шифер на крышах. Домá время от времени красили и подмазывали, латали, как танки и самолёты во время войны – пару заплаток на фюзеляж и крылья, натянуть новые гусеницы, заварить дырки в броне, и снова в бой… уже с новым экипажем.
«Экипаж квартиры», куда вёл Станислава приятный бородач, только-только сменился в очередной раз. В шестидесятых умер первый хозяин квартиры, шахтёр-стахановец, осталась владеть жилплощадью его жена, Владимирова бабка, протянувшая до девяностых и заставшая даже посылки с гуманитарной помощью. После её смерти хозяйкой стала дочь – бородатого тётка. У неё вечно были нелады со здоровьем. Дотянула только до нового молодого президента. Радостно, с верою в новую Россию ходила голосовать. Схоронили её сразу после миллениума. В квартире осталась жить её дочка, то есть двоюродная сестра кареглазого продавца, державшая на местном рынке небольшую торговлю колготками и носками. Через носки познакомилась с марокканцем, учившимся в новопитерском «химдыме» правильно смешивать разные вещества и реактивы на благо своей далёкой родины. Закружил её чернокожий иноземец, выскочила она за него замуж и уехала в Северную Африку, где и запропала. Прислала пару писем. Сначала, мол, всё отлично, супер, новая жизнь, тепло, а года через три пришла открытка с верблюдом: «Умоляю! Пришли пятьсот баксов! Не могу выкупить паспорт! Нужно перебраться через границу, чтобы попасть в российское консульство!» И всё. И тишина. Денег у бородатого не было тогда. За квартирой долги огромные висели, за квартплату. Сестра ж уехала в новую перспективную жизнь, в старой всё бросила и ему только ключи успела оставить – пригляди. Он квартиру, конечно, сдавал, да. Родственников ведь больше нет, но что там за деньги – крохи. Курам