едкая и острая вонь, как от дохлой кошки, не разложившейся до конца; вонь, которая входила в тебя неприятными мурашками и скользила внутри, проникая до костей. Бадхи вдохнул, чихнул по-собачьи и зашёл как ни в чём не бывало (деревенский ведь человек). Вовка зажал нос и взвизгнул: «Блин! Ващеее!» Я тоже прикрылся ладонью и сглотнул свежий уличный воздух, оставшийся ещё в гортани, а Стас, кажется, даже ничего не заметил. Кошки, собаки, мыши – ему всё одно, он бесенят иной раз давит одной левой. Стряхнёт с рукава и рифлёной фирменной подошвой их. Стас – закалённый в любых боях человек. Тогда Гипнотизёр впервые к нам обратился. Голос его был кругл и тяжёл, из самой горловой глубины.
– Это подношение Патрикею-домочадцу, чтобы ночью никого не задушил. Старинный заговόр. Очень помогает, особенно если дом стоит близко к воде, и дверь в доме выходит на северную сторону.
– А если на южную? – попытался Стас поддеть знатока.
– А если на южную, – сказал он серьёзно и просто, даже прохладно, – то я бы здесь на ночь не остался. Патрикей задушит. Усыпит, даже если спать не хочешь, и задушит во сне. Лучше на улице ночевать, хоть на морозе. – И, помолчав, добавил. – Я такое уже видел.
– Какое? – спросил Станислав осторожно.
– А такое. В избе три человека утром не проснулись.
– Может… угорели?
– Летом? Печь не топлена была. Спиртного не пили, скоромное не ели. Патрикей задушил. Не любит он.
– Чего не любит? – уже стало интересно всем.
– А людей не любит. Тех, кто в дому не живёт, хозяйство в нём не ведёт, а приезжает, как бы к нему в гости.
Я хотел отметить как государственный регистратор, что дом-то оформлен на Бадхино имя, но шуточные слова будто застряли, да и все уже расселись за столом.
Комнатка наша была такой скромной, что, кроме печки-голландки, трёх разложенных лет десять назад старых диванов по углам, смогла вместить только круглый стол меж ними, возле которого нужно было кружиться ламбадой, чтобы пройти на диван. Табурет был один, его и занял Гипнотизёр, сев у печки спиной ко входу.
Бадхи попытался уступить ему более удобное место, но Гипнотизёр коротко заметил, что так безопаснее – за спину Устримея-скороходница не зайдёт, она углов да дверей боится, а от печки её прямо-таки трясёт. Кто такая Устримея, мы спрашивать не стали, поскольку уже разлили.
Я окончательно проснулся. Бадхи, увидев зимнее застывшее озеро, мысленно засобирался на рыбалку. Стас поднял наконец на нас свои затуманенные вчерашним спиртным глаза, а уставший после дороги и верчения лунок Вовка даже повеселел. Ботинки его сушились на печке, за столом сидели друзья, на столе стояли огурчики да грибочки, да газированные помидорчики, струёй из которых соседу глаз можно высадить, и, кроме водочки, у Вовки кое-что было припасено в маленьком целлофановом пакетике. И мы подняли было доставшиеся от мента со всем прочим домашним скарбом рюмочки, когда Гипнотизёр вдруг опустил свою рюмку и длиннющей ручищей достал с кухонной полки губастый стакан.
Он поставил