шелестели листвой. Вдруг в кромешной ночи жалобно завыла собака, её поддержали другие дворовые псы. Протяжный собачий вой тоскливо разносился в ночи по московским подворьям.
Собравшиеся переглянулись, некоторые набожно перекрестились.
– Плохое знамение, – медленно, с особой старательностью крестясь, шепотом произнёс князь-воевода Иван Михайлович Воротынский, обращаясь к архиепископу Арсению, одетому в черную рясу с поблескивающим на груди большим золотым крестом, чинно восседавшему в креслице.
Арсений, сузив глаза, строго оглядел всех, погладил свою, почти до пояса, бороду, осенил присутствующих крестом, сказал:
– Господь даёт нам милость в низвержении антихриста и его помощников, нечестивцев-шляхтичей! Это плохое знамение самозванцу с его антихристкой нечестивицей Мариной. Что удумала сатаница! Вместо того чтобы поститься и Богу молиться, затеяла в Новодевичьем монастыре пляски скоморохов да дьявольские польские песни, а вместо поста ели жаренную на вертелах баранину. За эти деяния Господь их накажет!
Арсений снова перекрестился, шепча себе под нос: «Свят! Свят! Свят!»
– Это ещё что! Вчерась иезуит Каспар Савицкий со свитой шляхты верхом на коне въехали в церковь во время моления. Люди так возмутились, что чуть не порешили поляков. Стащили их с коней и повели топить в Москве-реке. Благодаря князю-воеводе Ивану Ивановичу Курлятову, который оказался поблизости со стрельцами, освободили антихристов, – сообщил князь Скопин-Шуйский.
– Зачем же ты их освободил? – обратился архиепископ Арсений к князю Курлятову, находящемуся здесь же, дородному боярину с крупными чертами лица, с густыми рыжими бровями, окладистой седеющей бородой, с серыми, навыкат, глазами. Тот повернулся всем телом в сторону архиепископа, развёл руками, с сожалением сообщил:
– А что мне оставалось делать? Все меня там видели, и соглядатаи наверняка сообщили об этом царю. Если бы я не помог шляхтичам, то меня самого поволокли бы в приказную палату и сейчас бы уже пытали на дыбе.
– Это верно. Молчанов не упустил бы такой возможности. Он запытал бы тебя до смерти. Давно грозится. Затаил на тебя злобу за то, что в смуту не пошел с ним убивать Бориса Годунова, – согласился с его доводами старец.
Тут вошел Василий Шуйский, степенно приблизился к архиепископу Арсению, поклонился ему в пояс, поцеловал сухую руку старца, попросил:
– Благослови нас, отец, на святое дело!
Арсений троекратно осенил крестом князя, торжественно сказал:
– Благословляю вас, сыны мои, на святой подвиг! Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
Василий ещё раз приложился к руке архиепископа, затем, оглядев всех присутствующих, пригласил их, показывая в сторону палаты, где были накрыты столы и суетились слуги.
– Проходите, милостивые государи, откушайте снеди, попейте ядрёных медов, они у меня нынче удались на славу.
Гости, разговаривая вполголоса о чём-то меж собой, видимо, обсуждая последние события