слуги, войско русское и польское, да и бояре тебя поддерживают.
– Это ты правду говоришь, жёнушка, – ещё крепче обнимая ее, ответил царь, – но чувствует моё сердце, что где-то на Москве зреет смута!
– Какая ещё смута? – с удивлением спросила женщина.
– Народ недоволен, особенно поляками. Загуляли шляхтичи после нашей свадьбы. И нет им уёму. Обижают простых людей, бесчинствуют в церквях и на площадях, а это очень опасно с московитами. Вчера, когда мы ехали по городу в карете к князю Курлятову, я видел подозрительные толпы народа. Не дай бог, если народ московский подымется против нас. Надобно бы сказать шляхтичам, чтобы прекратили бесчинства. Утром надо поговорить с польскими послами, Олесницким и Гожевским. Пусть предупредят всех шляхтичей.
Марина резко откинула лебяжье одеяло, потянулась до хруста в костях, лукаво поглядев на мужа, сказала:
– Что-то я тебя, Дмитрий, не пойму. Зачем тебе шляхту притеснять, что ты так испугался бунта? Ты же истинный царь, и тебе никакая опасность не угрожает. Пошумят московиты, побьют бояр, дворян да воевод, а тебе-то что, народ не тронет царя.
– В том-то и дело! Царя они не тронули бы, а меня может постигнуть страшная участь.
– Это почему же? – с удивлением спросила Марина и с неприязнью посмотрела на Григория.
Отрепьев долго не отвечал, видимо, в нем шла внутренняя борьба, он для себя ещё не решил, что ответить жене. Но душевные муки самозванца требовали излияния, ему было просто необходимо перед кем-то высказаться, он искал сочувствия, может, даже участия, которое ему очень хотелось получить, прежде всего, от Марины. Наконец, решившись, Отрепьев приподнялся на локте, мучительно выдавил из себя:
– Я давно хотел сказать, Марина… – и надолго замолчал, уставившись в одну точку.
– Ну! Говори! – почувствовав что-то неладное, заторопила жена.
– Я ведь не царь Дмитрий.
– Как это не царь? – почти выкрикнула Марина, дико уставившись на своего мужа. – А кто же ты таков? – опять воскликнула женщина.
– Я Григорий Отрепьев, монах-расстрига, – выпалил Григорий.
– Ты – самозванец! – прошептала Марина, округлив глаза, затем поднялась с постели, подошла вплотную к лежащему мужу, крикнула ему в лицо:
– Обманщик! Ты обманул меня! Ты обманул моего отца, нашего короля и шляхтичей!
Григорий сел, свесив босые ноги с кровати, захихикал.
Марина ещё больше поразилась поведению мужа, в нерешительности застыла в полусогнутой позе, дико вращая своими большими карими глазами.
– Ты думаешь, они не знают? Всё они знают! – почти крикнул в лицо жене Отрепьев. – Да им всё равно: будь на русском престоле хоть сам дьявол, лишь бы их волю выполнял. Одна ты только думаешь, что вышла замуж за настоящего царя и теперь царица. Вот тебе! – и Отрепьев, показав фигу жене, крикнул: – Царицей она захотела стать!
Из груди Марины вырвался истерический крик:
– Обманщик! Самозванец! – И она медленно опустилась на край кровати, зарыдала,