Никогда в жизни мне не приходилось так откровенно говорить с мужчиной.
– Возможно. Поглядим, что из этого выйдет.
– Но я думала, что твоя мама больше всего на свете любила эту картину, не так ли?
– Моя мама больше всего любила меня, – ответил Лори, с мрачной улыбкой положив сверток на стол. – Я просто пошутил. Не хочу продавать ее, но если она чего-то стоит, это будет для меня хорошим стартом. Понимаешь, в любую минуту Джерри-ублюдок – прости за мой французский – может вышвырнуть меня на улицу.
– А разве ты не работаешь?
– Работаю?
– Ну, разве у тебя нет работы?
– Я работал. Раньше.
– В далеком и смутном прошлом?
Лори скорчил рожу.
– Видно, ты не одобряешь такого поведения.
По правде говоря, я не одобряла людей, которые не работают. Все, кого я знала со времени приезда в Лондон – Синт, девочки в обувном магазине, Сэм, Патрик, Памела, – все мы работали. Весь смысл пребывания в Лондоне сводился к тому, чтобы иметь работу. Там, откуда я приехала, только собственная работа помогала человеку пробудиться от долгого сна, сопровождавшего жизнь целых поколений, которым приходилось надрываться в поле. Только так можно было вырваться из замкнутого круга. Трудно изменить принципам, которые тебе внушают всю твою жизнь, в особенности если они возникли задолго до твоего рождения.
Лори вперил взгляд в коричневую оберточную бумагу.
– Это долгая история, – промолвил он, чувствуя неодобрение с моей стороны. – Я не закончил университет. Дело было пару лет назад. Моя мать не… впрочем, не имеет значения. Но я хотел бы начать с нуля.
– Ясно.
Он стоял, сунув руки глубоко в карманы кожаной куртки, и выглядел смущенным.
– Понимаешь, Оделль, я ведь не тунеядец. Я действительно хочу что-то делать. И ты должна об этом знать. Я…
– Могу я предложить тебе чашку чая? – перебила я его.
Он замолк, не закончив фразу.
– Чай. Да. Боже мой, еще так рано, правда? – со смехом выпалил он.
– А что, ты бы так и стоял, дожидаясь меня?
– Да, – ответил Лори.
– Ты ненормальный.
– Это кто еще ненормальный? – спросил он, и мы улыбнулись друг другу.
Я посмотрела на его бледное лицо и сказала:
– Знаешь, хоть у тебя и нет работы, моя мама все равно бы подумала, что ты совершенство.
– С чего бы ей так думать? – поинтересовался он.
Я вздохнула. Было слишком раннее утро, чтобы объяснять.
Мы провели вдвоем в приемной около часа. Я заперла входную дверь, разобрала почту, заварила чай и кофе – в течение всего рабочего дня мы с Памелой должны были заботиться о свежести этих напитков. Надо сказать, Лори пришел в такой неописуемый восторг от чашки горячего чая, словно пил его впервые в жизни.
Он рассказал мне о похоронах матери.
– Это было просто ужасно. Джерри прочитал стихи об умирающей розе.
Я поспешила прикрыть ладонью рот, чтобы Лори не заметил моей улыбки.
– Что ты, смейся на здоровье, – подбодрил меня он. – Моя мать смеялась