этим, оказавшись в операционной, я в приподнятом взволнованном настроении с нетерпением ждала начала действа. Ваше Величество что-то рисовал на моем голом теле маркером – не иначе как карту сокровищ, над которой, судя по рисунку, пиратам предстояло как следует попотеть. Затем меня, порядком замерзшую, уложили на операционный стол, подключили к датчикам и проводам. Вставили катетер в вену.
Надо мной загорелась яркая лампа, свет залил операционную, я прикрыла глаза…
И тут этот удар… Будто я упала с огромной высоты, от чего сбилось дыхание и стало нестерпимо больно. Я с трудом открыла глаза.
– Все прошло отлично. Как себя чувствуешь? – Ваше Величество был рядом, но лежала я уже не в операционной, а каком-то холодном, темном коридоре.
– Я… мне очень больно. Всё так болит, – я даже говорить толком не могла от этой чудовищной тяжести в груди.
– Сейчас скажу, чтобы сделали обезболивающее.
Я так и не поняла, как работали обезболивающие, потому что отныне всё болело постоянно. Мне сделали кожесохранящую мастэктомию, а это означало, что ткани больной груди удалили, оставив только кожу. На их месте разместили экспандер – небольшую надувную подушечку – и он растягивал кожу до размера груди. От экспандера вдоль ребер под кожей тянулся порт. Туда закачивали жидкость, которая постепенно заполняла объем экспандера, увеличивая его. Это был первый этап операции. Второй и завершающий этап с заменой экспандера на постоянный имплант был еще впереди. Мне также удалили девять лимфоузлов, в которых могли быть злокачественные клетки.
Я почти не ходила в первые дни после операции. Болело всё: ребра, кожа, легкие, грудь, спина. Каждый вздох сопровождался болью. Малейшее движение и вовсе оглушало.
И тогда я запаниковала. Семья осталась дома, Миша занимался детьми, мои родители ему помогали. В Петербурге жила близкая подруга, и когда я поняла, что мне жизненно необходимо чье-то присутствие, подруга тут же приехала.
Никогда до того момента мне не было так мучительно страшно в одиночестве.
Самой сложной была первая ночь после операции. Меня рвало, я корчилась, глухо плакала и стонала. Мне не с чем сравнить постоперационное состояние. В голове я прокручивала рождение своих детей. Тогда было тоже больно и тяжело, но уже спустя пару часов я могла встать и дойти до туалета. На следующий день ходила по коридору, бережно сжимая в руках драгоценный кулечек с новым человечком. Я планировала так же быстро восстановиться после операции. Но оказалась совершенно беспомощна перед парализованной страхом и болью волей.
Я злилась, бунтовала, заставляла себя встать – но тело не слушалось, а прежняя храбрость и вовсе испарилась.
Глава двадцатая, в которой умирает человек
Потянулись дни восстановления. Бинты на мне разматывали и заматывали, швы проверяли и обрабатывали, сливали жидкость из дренажных банок. Что-то все время кололи, от чего не становилось