незримо стоит у него за спиной, а знакомые тонкие пальцы уже сжимаются на его горле… Картины перед его взором затуманились и поплыли куда-то, как спущенные с якоря корабли. Он не знал, как ему ориентироваться в этом странном новом мире. Все предметы вдруг размылись, утратив свои привычные очертания и пропорции. Шкафы вытянулись и сузились, стены исказились, пол сделался крошечным отполированным пятнышком, а потолок ушёл куда-то в небо…
– Энтони… – доверительно шепнул знакомый голос.
– Нет!! – взвыл он.
Наконец-то ручка здесь… приятный холод обжёг его горячую руку. Заунывный голос Регины зазвенел, как похоронный колокол. Она повторяла его имя, и с каждым произнесённым ею слогом интонация её голоса менялась…
– Энтони… – испуганно проговорила она.
– Убирайся! Исчезни! Оставь меня в покое!
Ручка поддалась, и он пулей выскочил в длинный узкий коридор. Привалившись к двери, Энтони ещё долго пытался унять дробный перестук собственного сердца. Что это было? Что это было? Его колотила нервная дрожь, руки самопроизвольно то сжимались, то разжимались. Его дыхание хрипло разносилось в застоявшемся воздухе.
А с той стороны двери всё было тихо. Только лёгкое поскрёбывание опасно щекотало его взбудораженные нервы. Энтони почувствовал, как сердце сжала чья-то ледяная рука, перед глазами потемнело, а ноги сами собой вдруг подкосились. Стук – и он рухнул на колени. Стук – пискнуло в груди. Стук – и дверь неслышно распахнулась, ударившись о стену. На пороге возникла она: развевающиеся длинные рыжие волосы, блестящие тревогой зелёные глаза, бледное от испуга лицо. Джилл Санчайз упала рядом с ним. Её похолодевшие пальцы неуверенно искали пульс у него на запястье.
– Энтони! Энтони! Тони! – её бессвязные выкрики перемежались громогласными рыданиями.
– Уйди! Прочь, прочь от меня, мертвец! – взвизгнул старик, размахивая руками.
Тёмная пелена занавесила ему взор; одурманенный ею, он видел вместо живой Джилл мёртвую Регину. И мёртвая Регина холодно усмехалась ему из потустороннего мира. Ледяное дуновение, обхватившее его вокруг рук, как наручники, повлекло куда-то вдаль… туда, откуда возврата не было.
– Тони, это я! Это я, Джилл! – твердил из мира живых голос Джилл. – Очнись!
– Убери руки! Не трогай меня! Ты не имеешь права! Прочь, прочь! – бормотал Энтони.
Глаза его были полузакрыты, из груди рвалось хриплое, с присвистом, дыхание. Джилл, несмотря на то, что злословы называли её пугливой мышкой, в минуты опасности способна была обретать необъяснимую силу. Подхватив отчаянно брыкающегося супруга под мышки, она волоком протащила его из гостиной в коридор, оттуда – в спальню и уложила на постель. Энтони продолжал стонать и метаться; ему чудилось, что жена-покойница отнесла его к себе в могилу, и черви уже начинают вгрызаться в его внутренности. Заливаясь плачем, он кричал:
– Джилл! Джилл, помоги! Джилл!
– Я