ополчится против кого угодно по первому же зову своей предводительницы. Представив себе все гадости и подлости, какие покорное войско Мэллой с готовностью пустит в активный оборот, девочка даже поёжилась.
«Ну почему у меня такая непонятная жизнь? Одни проблемы… и как от них избавляться, неизвестно. У других ребят есть семья, которая всегда утешит, или друзья, которые никогда не предадут. А у меня? У меня есть только дядя, а он о себе лишь и думает. Так и получается, что мне приходится во всём разбираться самой. И, кроме себя, мне больше не на кого рассчитывать».
Стремясь помочь (если только это было правдой, а не ловко провёрнутым трюком с целью подставить её под удары Мэллоевской свиты), Питер сделал только хуже. Габри и Оона же не обязаны были помогать ей, зная, что из-за этого навлекут на себя неприятности.
Вздохнув, Мелисса задумчиво поболтала ложкой в йогурте. Есть совсем не хотелось; и неудивительно: при воспоминании о всех возможных злодейских выходках Барбары аппетит улетучивался бесследно. Она отставила нетронутую баночку в сторону и апатично уставилась в окно. С приближением поздней осени темнеть начинало всё раньше, а светать – позже, так что теперь ей редко удавалось увидеть солнце таким, каким она его любила: большим, искрящимся тёплым золотистым светом. Солнцем, которое любило всё на этой земле независимо от того, что это было: грязный камешек, пугливая лань или окончательно отчаявшийся, загнанный в тупик человек. Солнце любило каждого, и потому оно так щедро отдавало округе свои сокровища. Как было бы хорошо, если бы хоть там, на небе, что-нибудь было постоянным!
Но даже солнце меняется. Приходит осень, за нею – зима, и оно, как скупердяй-лавочник, редко показывается на небосклоне во всей своей красе. Подобно этому же лавочнику, оно предпочитает, закутавшись в плотную завесу мрачных туч, выйти на крыльцо и постоять немного – так, для галочки, лишь бы посетители видели, что он на самом деле здесь и лавка его работает. Солнце тоже становилось жадным и неприветливым. В точности так же происходило и со всеми людьми, которых Мелисса знала. Им не было до неё никакого дела; для них она была настолько жалкой и униженной, что снисходить до её уровня никому не хотелось.
Она делала всё, чтобы понравиться одноклассникам: говорила только на те темы, которые их интересовали, слушала ту музыку, от которой у них по коже бегали радостные мурашки, смотрела обожаемые ими сериалы; – даже если от всего этого к её горлу подкатывала тошнота. Но её всё равно продолжали унижать. Невзирая на свои старания, Мелисса так и осталась тенью в уголочке, той, к кому подходили с односложным: «Привет!» – только в самых крайних случаях, когда вокруг не осталось ни единой живой души.
«О да, теперь я понимаю, почему они так ко мне относятся, – мрачно подумала Мелисса. – В любом классе должен быть изгой – тот, на ком срывают своё раздражение все прочие ученики. И кто, как не я, подхожу