подвешенный на цепях.
– В то время, как наши несчастные подданные по грошику, по сантимо собирают себе на пропитание, чтобы не умереть голодной смертью… – лил самые всамделишные слезы Лука. – …когда на дворе вот-вот will start a revolution35…
– …А она непременно вскоре начнется… – тоже плача, подхватил Фома.
– …в этот самое время, – продолжал лить слезы Лука, – этот человек говорит о какой-то еl aplazamiento! И для него она – «всего лишь»!..
Они снова стали переговариваться между собой по-тарабарски, и из их тарабарщины я для себя вынес лишь одно более или мене понятное, но крайне не понравившееся мне слово. Ибо слово это, несколько раз ими повторенное, было: «секирбашка».
Еще меньше мне понравилось то, что один из уродцев свиты в этот момент внес в залу и поставил неподалеку от меня ведро, наполненное горящими углями, и в этом ведре наливались багровым цветом железные щипцы. Когда-то, еще в Южной Африке, я раз попал в плен к людоедам-готтентотам, которые (благо, меня вовремя успели отбить однополчане!) собирались мною потрапезничать, предварительно освежевав и поджарив меня заживо; так вот, в этой тронной зале, вися под потолком, я чувствовал себя едва ли лучше.
Наконец монархи опять заговорили на человеческом наречии.
– Мда, – произнес Лука,– отсрочка… Вот так сюрприз от господ тайных судей!.. Но ты говоришь, маленький человек, что отсрочка не очень долгая?.. Ты, кажется, сказал – всего лишь…
– По его словам, всего лишь на две недели, – подсказал Фома.
– И это с их стороны, по-моему, впервые?
– Ja, ich erinnere mich nicht, einen anderen Fall.36
– Ну, в таком случае…
– In this case…37
– В таком случае, мы пока милуем тебя, маленький человек. Да, мы в слезах от страданий наших подданных в течение целых двух недель – но мы милуем, милуем тебя!
– Пока что милуем, – поправил Фома.
– Oh, certo!38 Только п ока что! И наше терпение далеко не бесконечно.
– Но за это терпение…
– Да, да, за наше терпение мы взымем… – Монархи переглянулись.
– Сколько?.. – прохрипел я со своих цепей.
– О, мы взимаем… как бы это выразиться…
– Живьем, – подсказал Фома.
– Ибо, ыш абарак бузык.
– Ыш абарак бузык, – согласился с ним Фома.
Что значит «живьем», я понял лишь в следующий миг, когда Лука щелкнул пальцами, уродец из свиты поднял ведро, а уродица выхватила из ведра раскаленные щипцы и ухватила ими меня за бок. Сквозь адскую боль я слышал несущиеся со стороны трона слова:
– А дальше – секирбашка!
– Necessarily39, секирбашка!
– Ыш абарак бузык!
– Ыш абарак бузык!
…«Ыш абарак бузык… Ыш абарак бузык… Секирбашка…» Но это уже повторял я сам перед тем, как прийти в себя, когда спустя некоторое время люди Васильцева подобрали меня в самом жалком виде в городском саду.
Надо ли после этого объяснять, почему я был не слишком расположен идти через их вагон?
* * *
МОЛНИЯ
ОСТАНОВИТЬ