развлекаться. И, что самое удивительное, никто не хотел быть первым, настолько большое, видимо, я внушала им отвращение. Кончилось всё тем, что парни, выругавшись и пнув меня хорошенько напоследок, ушли, а я, всхлипывая, принялась искать хоть что-либо из своей одежды, но так ничего и не смогла обнаружить.
Это было ужасно, а потом я вдруг вспомнила, как мама лежала неподвижно на земле с окровавленным лицом, и поняла, что стала сиротой, и никого-никого у меня не осталось больше на всём белом свете. И эта мысль была ещё ужасней, она была настолько ужасной, что я сразу же обо всём остальном просто позабыла. И о том, что я совершенно голая и потому не могу выйти из этого сарая, и о том, что я настолько уродливая, что даже эти пьяные парни мною побрезговали. И я, упав навзничь на солому, принялась рыдать, и рыдала долго, очень долго, и всё никак не могла и не могла успокоиться.
И вдруг почувствовала, как кто-то осторожно гладит меня по бритой голове тёплой мягкой ладонью, и, обернувшись, увидела рядом с собой маму. И крови на лице у неё уже не было, и она сразу же улыбнулась мне чуть вспухшими губами.
– Мама! – закричала я, крепко её обнимая. – Мамочка!
– Всё хорошо, Вика! – сказала мама, тоже обнимая меня. – Главное, что они тебя не тронули! Ведь они не тронули тебя, да?
Я хотела сказать, что один из парней очень больно двинул меня ногой в живот, но потом поняла, что под словами «не тронули» мама подразумевает совсем не этот болезненный пинок…
– Нет, – сказала я тихо, чуть слышно. – Они меня не изнасиловали!
– Тогда одевайся!
Оказалось, что мама как-то ухитрилась подобрать всю мою одежду. И она, одежда то есть, оказалась почти целой.
– Одевайся поскорее! – повторила мама, тревожно озираясь по сторонам. – Нам надо срочно уходить отсюда!
Это я и сама хорошо понимала. И потому быстренько оделась.
Конечно, наилучшим вариантом было сразу же смотаться, но маме вдруг стало жаль непроданных изделий. И мы вернулись к своему столу, и подобрали с земли всё разбросанное. Деньги, что швырнул нам тот парень, мы тоже подобрали, и мама торопливо сунула их в карман.
И тут я увидела жандармов. Их было двое, и они неторопливо шли в нашу сторону по широкой базарной площади.
Когда они подошли совсем близко, мама почтительно им поклонилась. И я тоже поклонилась, хоть, возможно, и не так почтительно.
– Пропуск показывай! – сказал один из жандармов скучающим голосом. При этом он даже не взглянул на нас, смотрел куда-то поверх наших голов. А второй и вообще прошёл мимо и двинулся себе дальше.
И на пропуск жандарм едва взглянул. Так, мельком, зато внимательно посмотрел на нашу коробку с изделиями.
Я уж подумала, было, что он заставит нас открыть коробку, но тут жандарм перевёл взгляд на меня.
– Известно тебе, что занятие проституцией за пределами резервации уродкам строго запрещено?! – спросил он, вроде и безразлично, но с какой-то скрытой угрозой в голосе. – Тем более, на территории посёлка!
Я так и похолодела. Конечно же, я знала об этом запрете.