истребительного батальона ТОЗа я нашел в кузнечном цехе. Здесь снимали и грузили на платформы тяжелые, неуклюжие машины. Он распоряжался погрузкой.
– Вот, Петрович, дожил, – сказал мне туляк. – Своими руками сердце у Тулы вырываю, понял? Вот этими, – он протянул мне две ладони, укоризненно, словно я был в этом виноват, глядя на меня.
Я отвел глаза.
– Слушай, – он вдруг ухватил меня за рукав и потащил в сторону. – Замолви за меня словечко. На кой ляд мне эта «бронь»!.. – командир заискивающе заглядывал мне в глаза. – Я здесь пригожусь! Куда я из Тулы?
– Не могу, – сказал я. – Слово дал, что просить не буду ни за кого.
Тот обиженно глянул на меня, потом, увидев что-то за моей спиной, закричал:
– Куда прешь? Думаешь, уезжаем, так давай, рушь подряд?! – он двинул меня плечом, оттеснив в сторону и ни слова не сказав больше, продолжал кричать крановщику. – Этот цех еще пригодится. Понял?
…С завода мне пришлось уходить так, чтобы поменьше встречать знакомых. У многих на устах была одна просьба: «Оставьте в Туле».
Больше на заводы я в дни эвакуации не ходил, но с теми, кто уезжал, избежать встречи не всегда удавалось. Меня находили в управлении, в райкомах, в гостинице, на стрельбищах… Приходили коммунисты, беспартийные, комсомольцы, старики и совсем молодые ребята. «Оставьте в Туле!», «Помогите избавиться от “брони”», «Хочу разделить судьбу Тулы», – просьбы не отличались разнообразием, но каждая из них была признанием в любви родному городу. Скрепя сердце, объяснял, уговаривал, приказывал, и все же многие уезжали с чувством горечи и недоумения: «Почему в тыл отправляют меня?»
Эшелоны уходили один за другим на восток, увозя оборудование, семьи туляков, самих рабочих. Для меня та потеря была тягостна вдвойне – уезжали хорошо обученные военному делу люди. Приходилось многое начинать заново: формировать отряды, назначать командиров, проводить занятия, инструктировать тех, кто впервые нес боевое дежурство… А фашист рвался вперед, не оставляя нам на это времени.
Шел шумный хлопотливый октябрь. Но еще раньше, 30 сентября, ударом по левому крылу Брянского фронта в районе Шостки танки Гудериана начали наступление на Москву с юга.
3 октября пал Орел. События развивались стремительно. И вот – вызов в обком партии. Жаворонков поздоровался, коротко обрисовал сложившуюся обстановку и протянул мне лист бумаги.
– Читай. Это выписка из постановления бюро.
В нем предписывалось группе истребительных батальонов – Косогорскому, Ленинскому, Сталиногорскому, Железнодорожному, Иваньковскому, Мордвесскому, строительно-монтажного треста, завода НКПС и оружейного – общей численностью более тысячи человек, прикрыть Орловское шоссе на направлении возможного прорыва противника. Руководство возлагалось на меня. Дата выезда – сегодня, 4 октября 1941 года.
– Ваша задача – создать линию обороны в районе Плавска и Черни, а главное – не дать возможности фашистским автоматчикам и мотоциклистам просочиться в наш тыл. Паники вы не должны допускать,