он переворачивал, тем больше ужасался прочитанному. Каждый, абсолютно каждый рассказ был абсурден, лишен какой-либо здравой идеи или смысла, плохо оформлен и в целом безвкусен, но что было больнее всего – литературный талант автора нигде не прослеживался, если не сказать, напрочь отсутствовал. Артур Дюран просто не мог поверить ситуации, в которой оказался. Что он скажет Эжену Дюпре? Сможет ли он сказать ему, что тот бездарен? А как отреагирует пророческий литератор, когда услышит роковую для себя правду? Он, наверное, навсегда бросит писать, разочаруется в себе и своей жизни, сойдет с ума, а там, глядишь, и ненароком покончит с собой! Да, и как, тут спрашивается, не покончить?! Ведь тебе, кому небеса предначертали прославить саму Францию, говорит компетентное лицо, своего рода признанный профессионал в своем деле, истинный мастер пера как-никак, пользующийся заслуженным уважением в обществе, что твои произведения бездарны, а литературный вкус крайне беден; что ты лишен всего, что нужно, чтобы превратить свои грандиозные устремления о прославлении великой страны в явь! Как тут не сойти с ума?! Как не лишиться жизни, в конце концов?!!! Именно в таком русле продолжал мыслить Артур Дюран, с каждой минутой все более убеждаясь, что погубит жизнь Эжена Дюпре, если расскажет ему правду, которую тот не сможет принять. В этом он ни капельки не сомневался, ибо считал себя человеком, глубоко разбирающимся в людях, коим, к сожалению, никогда не являлся. Ах, если бы он только знал, что на самом деле за человек был месье Дюпре… Но, увы, он не знал…
Через пару дней, как и было обещано, будущий великий литератор явил себя вновь на порог квартиры Артура Дюрана. Писатели встретились. У одного в глазах виднелась надежда, у другого – чувство глубокого удовлетворения от проделанной работы. Вновь был подан чай, вновь посыпались любезности, зашли разговоры о том, о сём, оба были довольны, что встретились в очередной раз. Но, вот со светским трепом было покончено, и талантливый мастер передал бездарному автору исправленные, отредактированные лично им рукописи. Эжен Дюпре принялся внимательно изучать представленную редактуру. Почти каждое предложение было исправлено как стилистически, так и орфографически, многое было заменено, либо вовсе устранено из текста, многое было добавлено, большая часть материала была перевернута с ног на голову, полностью перекроена, развернута на сто восемьдесят градусов и заново переделана кардинальным образом так, что найти нечто общее между той сырой посредственной писаниной, которую принес месье Дюпре, и тем изысканным самородком, в который обернул ее месье Дюран, было почти невозможно. Ах, если б только наш Эжен знал, как бедный месье Дюран все эти дни не ел и не спал, доводя до совершенства то, что не представляло собой никакой литературной ценности. Получившийся на выходе продукт был воистину прекрасен и попросту безупречен.
– Я позволил себе внести некоторые правки. Надеюсь,