уничтожили после того, как Таусов оказал яростное сопротивление.
Конечно, в этом очерке сплошная ложь. Но суть-то вот в чем: скорее всего, сама Аврора прямо или косвенно связана с боевиками, и, наверное, деньги для них просит. Так и Цанаев может попасть в пособники НВФ. Такая перспектива его никак не прельщала, он даже мучился в сомнениях: в конечном счете, и деньги для него немалые, хоть и слово дал… И чтобы хоть как-то перехитрить ситуацию, он намеренно вылетел в Грозный на день раньше – и что от коллег слышит? Мол, Аврора со спецслужбами повязана, с ними общается, кто-то видел.
– Как повязана? Ведь ее брата спецслужбы и убрали.
– Так они сами вербуют, сами держат на крючке, сами помогают или не помогают – как им не надо или надо, сами же парней ликвидируют. И служба есть, и погоны есть, и боевые с полевыми и с наградами…
Об этой ситуации все знали или догадывались: все не так просто в этой войне. И, наверное, поэтому Цанаев, впрочем, как и вся интеллигенция, пытался держаться вне подобных событий, соблюдая как бы нейтралитет: он ученый и занимается только наукой. А тут его ученый секретарь, действительно оправдывающая свое имя Аврора, почти революцию не только в институте, но и в его душе учинила.
«Надо от нее избавиться, – твердо решил Цанаев. – Вот отдам три тысячи долларов, словно откупаюсь, и пусть увольняется. Ни мне, ни институту эти проблемы не нужны».
Настроившись, он так бы это ей и сказал. Но Аврора опередила его. Как всегда, она с зарею была около института. И на свежем снегу Цанаев увидел ее следы: только она ходит в туфлях на шпильке. Конечно, это бедность – сапоги, видимо, купить не может. И пока директор об этом думал, она выскочила из-за тополя, испугав его, и сразу вопрос:
– Вы деньги привезли? Я долг верну. Я в течение двух-трех месяцев рассчитаюсь, – она нервно сжимала у груди посиневшие от холода руки, словно молила его.
– Не на улице ведь, – с неудовольствием сказал Цанаев. – Хотя бы в здание пройдем.
В кабинете Цанаев первым делом бросил перед ней на стол деньги и после этого хотел поговорить – мол, расчет с последующим увольнением, и не поминай лихом. Однако Аврора вдруг резко схватила пакет, вновь руки прижала к груди:
– Здесь три? – она быстро попятилась к двери, и уже выходя: – Я так благодарна Вам, так благодарна!
Цанаев даже слово сказать не успел, и первое ощущение – будто цыганка его облапошила. Сразу же захотелось курить. Вообще-то, по его распоряжению, в здании института не курят. Он и сам на работе очень редко курил, и то на самом верху, на чердачном балкончике, куда он в одном костюме и заторопился.
С высоты вид всегда завораживающий. Выпавший за ночь обильный снег многие изъяны войны прикрыл, но все равно вид разбитого города уныл, первобытен, как и эти нависшие хмурые, беспросветные, тяжелые тучи. Как гром – гул привычной канонады, некий предопределенный ритм воюющей Чечни. И словно под этот ритм, преодолевая небольшие сугробы, по своей тропе торопится в своих туфельках