знает, что Таусова где-то рядом в частном секторе живет. Но это не их собственный дом: то ли снимают, то ли дом родни. Да и не осталось жильцов в близлежащих кварталах: после бомбежек – сплошь руины, даже дороги бурьяном заросли, и сотрудники института побаивались туда ходить – может, мины, может, неразорвавшаяся ракета, может, боевики, а то и вовсе какие-либо наркоманы или бандиты. Словом, коллеги Авроры, как ученые, подходили к вопросу поиска чисто эмпирически – ведь если даже среди ночи к ней позвонить (и такое бывало), Аврора через десять минут появлялась. Пять минут у нее уходило на то, чтобы привести себя, по-женски, в порядок (а Таусова всегда в меру ухожена), и еще пять минут пусть уйдет на дорогу. Но коллеги и в пределах чуть ли не часа ходьбы Таусовых искали – не нашли, никто таковых не знает. И лишь когда догадались сказать, мол, недавно среди ночи федералы какого-то молодого человека-калеку забрали, случайные опрошенные сразу среагировали:
– A-а! Да. БТРы ночью приезжали, квартал оцепили… Но Таусовы здесь никогда не жили. Там русские жили, давно, еще до первой войны все выехали, – теперь сплошь бурьян – развалины, и разве там живут?
Почти то же самое доложили коллеги и директору:
– Гал Аладович, не дом, а хибара, вот-вот развалится. Мы даже войти побоялись. На окрик вышел мальчик-инвалид, не по годам серьезный, насупленный, как-то недоверчиво, пугливо смотрит, все за дверной косяк прячется – воспитан войной, на Аврору похож. Племянник ее сказал, что тети нет, обещала к вечеру вернуться.
В тот же вечер Аврора неожиданно объявилась в институте – постучала, стала перед Цанаевым как тень: худая – щеки впали, острые плечи торчат, а сама потемнела, как ее черный платок, который повязан по-новому – траур, лишь видно лицо, глаза воспаленные, но не плачут, в них глубокая, потаенная, бесконечная, раздирающая душу тоска.
– Садись, – вскочил Цанаев. – Мы тебя ищем.
– Я брата искала.
– Да-да, мы в курсе… Я был у Главы по этому поводу, он сказал, чтобы ты написала лично ему заявление о пропаже брата.
– Брата нашли, – голос Авроры изменился, глухой, не узнать.
– Где он?
– В поле, на краю города… Они таскали его за БТРом, пока голова не оторвалась. Потом сожгли.
У Цанаева чуть подкосились ноги; держась за стол, он еле сел. Впрочем, подобное он слышал не впервые. Однако то были неопределенные слухи, а тут – из первых уст, от родной сестры, и что его более всего поразило – Аврора не плачет. И после очень долгой, томительно-щемящей паузы Цанаев нашелся:
– Благослови его Бог.
– Да благословит Бог его Газават3, – жестко поправила Аврора.
– Да-да, благослови Бог его Газават, – повторил директор.
Вновь наступила долгая пауза, и Цанаев, с ужасом представляя все это варварство, вдруг спросил:
– А как ты его нашла?
– За деньги… Они же и продали мне эту информацию…