стоявшая недалеко от места инцидента, принадлежала ему. Сначала он отрицал свою вину, но судьи не дали ввести себя в заблуждение. После четырнадцатичасовой пытки он во всем признался и даже просил по возможности ускорить казнь, которую ему и назначили на следующий день. На рассвете его вздернули – без большой помпы, без эшафота и трибун, просто в присутствии палача, нескольких членов магистрата, врача и муллы. После того как наступила, была установлена и запротоколирована смерть, труп приказали немедленно предать земле. Таким образом с делом было покончено.
Город и так уже забыл о нем – настолько, что приезжие, попавшие в город в следующие дни и между прочим осведомлявшиеся о пресловутом убийце Абдуллаха Амина, не находили ни одного разумного человека, который смог бы поведать об этом. Только несколько дурачков из богадельни, всем известные сумасшедшие, несли какую-то чушь о большом празднике на площади, из-за которого им пришлось освободить свои комнаты.
И скоро жизнь вошла в свою колею. Люди прилежно работали, и хорошо спали, и занимались своими делами, и вели себя благопристойно. Вода по-прежнему струилась из множества родников и колодцев. Город снова гордо высился на склонах холмов над плодородной долиной. Солнце пригревало. Вскоре наступил май. Начался сбор роз.
2
Ишак шел пешком. Как и в начале своего путешествия, он обходил города, избегал дорог, на рассвете укладывался спать, вставал вечером и шел дальше. Он пожирал то, что находил по пути: траву, грибы, цветы, мертвых птиц, червей. Он пересек пустыню, переплыл украденный и присвоенный на челноке небольшое озеро, вновь углубился в какой-то неведомый город и затем двинулся туда, где по его мнению был его дом.
Вскоре он приблизился к горе. Вершина лежала к западу, высокая, серебристо-серая в лунном свете, и он чуял запах доносящегося с нее холодного ветра. Но его не тянуло туда. У него больше не было страстной тоски по пещерному одиночеству. Этот опыт уже был проделан и оказался непригодным для жизни. Точно так же, как и другой опыт, опыт жизни среди людей. Задыхаешься и тут и там. Он вообще не хотел больше жить. Он хотел вернуться в преисподнюю и умереть. Этого он хотел.
Время от времени он лез в тени кустарников. На выступление и побег он истратил почти все силы. Хотя, конечно же, и капли хватит, чтобы околдовать весь мир. Если бы он пожелал, он смог бы в Париже заставить не десятки, а сотни тысяч людей восторгаться им; или отправиться гулять в Лондон, чтобы королева целовала его копытца; послать московскому патриарху надушенное письмо и явиться перед всеми новым Мессией; вынудить королей, канцлеров и президентов подвинуться и уступить правление как сверхимператора…
Все это он мог бы совершить, если бы только пожелал. Он обладал для этого властью. Он держал ее в себе, он ею был. Эта власть была сильнее власти денег, или власти террора, или власти смерти: неотразимая власть