ему дорогой друг Душек одним из тех чудесных вечеров на Бертрамке, стоя у карты королевства без короля, где музыка правит сердцами людей.
Знакомые башни выныривали из серо-голубого тумана, и Моцарт уже наметил себе, куда побежит, как только дорожная коляска остановится на Итальянской площади. У Душков его, должно быть, ждут письма от Констанции, ну хоть одно-то есть наверняка, значит – первый визит туда. Второй, конечно, в Ностицов театр к Доменико Гвардасони.
Прозвучала труба почтальона, и путешественники приготовили дорожные паспорта. Проверка прошла без задержек, вот и прибыли в желанное место. Моцарт попросил выпустить его перед почтовым управлением на Итальянской площади, это как раз возле дома Душковых.
Он как юноша вбежал по лестнице и забарабанил в дверь:
«Открывайте, кто-нибудь!»
Постучал второй раз, и третий. Наконец, дверь приоткрылась, показалась голова пожилой пани:
«Господа уже месяц, как на Бертрамке, а пани Душкова ещё из Германии не вернулась».
Моцарт поклонился, поблагодарил. Спускаясь по лестнице, хлопнул себя по лбу:
«Я и не заметил, а ведь давно уже настоящая весна!»
Кивнул проезжающему кучеру:
«К театру Ностица. Побыстрее, пожалуйста, я очень тороплюсь».
Кучер поддал кнутом, как саблей, кони с места рванули вперёд, но душа Амадея летела ещё быстрее! Привратник Зима не верит своим глазам:
«Пан Моцарт, вы снова в Праге! Но вот жалость-то какая, вот жалость!»
«Да в чём же жалость, друг мой Зима?»
«Пана Гвардасони нет на месте, вот что».
«А где же он?»
«Уехал из Праги».
«Куда? Когда вернётся?»
«Вот уж если бы я знал!», – продолжал жалобно причитать верный служака, не отрывая глаз от своего любимчика, но объяснить ничего толком не мог. Ясно одно: Гвардасони отсутствует, вместо него директором сейчас пан Вар.
«Когда вернётся – не знаю и думаю, никто не знает. В канцелярии никого нет».
Моцарт не собирался продолжать бессмысленный разговор, поблагодарил и снова в коляску:
«На Бертрамку!»
«Куда, простите, милостивый пан?»
Этот вопрос кучера услышал Зима, провожавший маэстро, он и разъяснил дорогу хозяину лошадей. У того сразу посветлели глаза, понял, куда надо ехать.
А у Моцарта взгляд, наоборот, теперь утратил первоначальную радость:
«Ну, предположим, письмо-то от Констанции я найду на Бертрамке, но что делать с Гвардасони? Возможно, Душек что-нибудь знает, положусь на него».
Навстречу коляске зашумели тополя императорского тракта, а вот и каштаны, уже отцветают! В последний раз, в ноябре 1787 года, вокруг кареты кружили золотые листья, а сегодня его встречает запах акаций. А вот и верный страж Бертрамки, Волк, лает на незнакомых лошадей, расшумелся, нарушая покой и тишину в усадьбе.
Все обитатели высыпали во двор. Увидели господина в треуголке,