его. Будут Кухарж с Праупнером, приятно проведём время. Вы когда отъезжаете?»
«Князь говорил, часов в девять».
«Ну, так приходите к половине седьмого, от „Единорога“ к нам два шага. В карете это займёт две минуты. И прямо от нас двинетесь на Драждьяны. Предложи ему это, Амадей, пожалуйста, ладно?»
– 5 —
Экипаж остановился возле дворца графа Канала. Моцарт выскочил из кареты, пообещал, что вечером, наверно, придёт с Лихновским. У входа на посту с важным видом дежурил привратник. Напрасно Амадей поспешил отпустить карету Франтишка, графа не было дома. Взял извозчика, поехал к Пахте.
Подъезжая к Анненской площади, вспомнил тот яркий зимний день, когда ему пришлось сочинять шесть танцев, будучи узником графа Пахты. Милые весёлые дни! А графа Пахты тоже нет дома. Тогда наверх, к Гвардасони.
Снова поймал свободные дрожки:
«К Ностицову театру!»
Кони радостно неслись по весенней улице, подул ветерок, и снова пахнуло фиалками. Моцарт смотрел по сторонам и, улыбаясь, молча приветствовал знакомые места, как мальчишка, возвратившийся в любимый край после долгой разлуки.
Дрожки остановились возле театра. Расплатившись с кучером, Амадей оказался лицом к лицу с изумлённым Зимой. Старый служака щёлкнул каблуками, как перед генералом:
«Пан Моцарт, вы здесь, в Праге?», – Блаженная улыбка разлилась по лицу старика, когда рука маэстро погрузилась в его медвежью лапу, – «Но пана импресарио, извините, нет в театре.
Сейчас Пасха, как изволите знать, мы не играем. Но пан директор живёт здесь рядом, у Каролина, я вас туда отведу». – И уже кричит помощнику, чтобы подменил его пока в привратницкой. По дороге Зима ласково и серьёзно докладывал:
«Мы все вас вспоминаем. Жаль, что сейчас нет никого в театре. Понятно же, пасхальные дни, не играем, но здесь мы кого-то сейчас застанем».
Он подошёл к ступенькам перед дверью, глубоко вздохнул и громко постучал. Надпись на двери гласила: Доменико Гвардасони.
Стук в дверь пришлось несколько раз повторить. Наконец, появился театральный слуга, увидел Моцарта, всплеснул руками, поклонился и бросился к дверям, что в другом конце коридора. Сначала послышалась итальянская брань, но все проклятья внезапно прекратились, сменившись радостным «Синьор Моцарт! Madonna mia! Мой дорогой!».
И вот уже Гвардасони в белых кружевах, спросонок, обнимает автора «Дон Жуана», утонувшего в могучих объятьях. Поцелуи сменяются радостными возгласами, похоже на сцену пред большой арией. Гвардасони выпустил Моцарта из объятий, отступил на шаг, протёр глаза:
«Я не сплю, это правда, он передо мной, маэстро Моцарт?», – и снова обнимает и целует гостя, слышно лишь чмок да чмок.
Потом отскочил, закрыл входную дверь прямо перед носом у Зимы и потащил Моцарта в салон. Вокруг веночки, ленточки, цветы. Запахи лавра, духов, грима охватили Моцарта со всех сторон. Знакомые салоны театралов, похожие друг на друга, как две капли воды.
В Париже, Вене, Лондоне и Риме –