кто-то другой её мужем будет, – попробовал возразить Пахын.
– Сегодня только один охотник без жены и семьи в пауле – ты! Так у нас всегда было, и ради тебя обычаев менять не будем. Вот и весь сказ!
Дорога
Мелкий дождь моросил уже на протяжении трех дней. Свинцовые тяжелые тучи, бредущие прямо по вершинам гор казалось, крутились на месте там, где строили первую дорогу на Камень. Наёмные рабочие поругивались матом при валке каждого дерева, ибо «получали» влагу не только сверху, но ещё и ту которая «лежала» на хвое и листьях деревьев. В это время они даже завидовали кандальникам-арестантам, копающим канавы вслед за ними. Приказчик-распорядитель работ на дороге Лизунов не давал никакого «продыху», даже по праздничным и выходным дням выгонял всех на работу. – Лександр Косоногов торопит, а ему сам Татищев – горный начальник спуску не даёт, – пояснял он обычно крутые меры. Наёмные рабочие тихо ворчали, но работу не бросали, так как каждому выдавался перед началом работы аванс, а полный расчет должен быть только после того, как лесовики выйдут на реку Чусовую, где им на встречу со стороны Нижнего Тагила тоже рубили просеку для дороги. Время от времени лесорубы бегали к шалашам, где кашевар постоянно держал огонь в костре. Там подсушивали одежду, грелись и снова шли пилить деревья, выкорчёвывать пни. Онуфрий Сундуков управлял лошадью на раскорчёвке пней. Если лошадь не могла вырвать уже откопанный пень, то ей оказывал помощь с большой березовой вагой человек – медведь. Мужики весело шутили: если Сундука не остановить, то весь Камень выкорчевать сможет.
В обед все лесорубы собирались ватажками возле шалашей, у костров. Кашу ели из общего большого котла. Обычно в кашу добавлялось сало или подсолнечное масло. Чай заваривался на травах, которые кашевар – рыжий, маленький мужичок в изобилии находил в лесу. Чаще всего для заварки чая использовалась смородина и таволга.
– Онуфрий, – загребая деревянной шербатой ложкой кашу, обратился кашевар к своему атаману. – Мне показалось, а может и нет, что охранник, который арестантов сторожит, – тот, с длинными черными усами, – на тебя как-то странно посматривает: буд-то признал.
– А ты лишко хайло не раскрывай, а вот между делом узнай «откедова» он. Слышал? – рассердился Сундуков.
– Да ты, Николаич, не «серчай»: поспрошаю. Пока кашу вам сварю всё и разузнаю.
Аккуратно вылизав ложку, Онуфрий снял кафтан, лапти, обмотки и развесил подмокшую одежду и обувь возле костра. В след за ним такую же операцию проделали все члены ватаги.
– Следи, Димитрий, за «одёжой», пока мы отдыхаем, – распорядился Сундуков, заползая в шалаш. Скоро там были уже все ватажники за исключением кашевара.
– А что, Онуфрий, богатеть – то когда будем? – интересуется один из ватажников с бельмом на глазу, с изрытым оспою лицом. – Чай уже Сылву перешли, а Священного дерева всё нет?
– Это ещё не верховья реки Сылвы, вот когда к ней подойдём ещё раз – там эти вогулы