Утром проснулся в привокзальном карцере. Днем быстрый и справедливый суд.
31 марта 1958 года народный судья четвертого участка Бауманского района г. Москвы Никольский, рассмотрев материалы о хулиганских действиях гражданина Бовина Александра Евгеньевича, 1930 г. рождения, урож. г. Ленинграда, чл. КПСС, работающего в МГУ, аспирант, прожив. Ленгоры Б-424, установил: Бовин 30 марта 1958 года, будучи в нетрезвом виде, в помещении Курского вокзала приставал к пассажирам, сквернословил, на замечания не реагировал. В суде вину признал.
На основании указа президиума Верховного совета РСФСР от 19 декабря 1956 года «Об ответственности за мелкое хулиганство» ПОСТАНОВИЛ:
Бовина Александра Евгеньевича подвергнуть аресту на семь (7) суток с 2 часов 30 марта 1958 года.
Постановление обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно».
Максимальное наказание для «декабристов» – 15 суток. Мне сбавили за чистосердечное раскаяние. Начало ареста исчислялось с моего водворения в карцер. То есть к концу суда я уже отсидел сутки.
Отвезли в тюрьму на Рогожскую заставу.
Согласно установленному порядку, начальник отделения милиции на Курском вокзале должен был сообщить о моем аресте в ректорат МГУ. После чего меня отчислили бы из аспирантуры. И пришлось бы начинать все сначала…
Но мир не без хороших людей. И не без хороших милиционеров. Нора уговорила начальника отделения милиции (на всю жизнь запомнил – подполковник Слюнин) не ломать жизнь надежде советской философии и не писать в МГУ. Подполковник обещал и сдержал слово.
В камере было 12 человек. Кормили хорошо. Днем работали на Курском вокзале: что-то таскали с места на место, убирали мусор. Вечерами травили баланду. Публика подобралась вполне приличная. С разным профессиональным и жизненным опытом. Интересно было слушать и даже учиться.
Вдруг – ЧП! Жена через тюремное начальство сообщает, что как раз на эту неделю назначено обсуждение моего материала (первого!) в редакции журнала «Вопросы философии». Пишу заявление на имя начальника тюрьмы с просьбой разрешить покинуть тюрьму на несколько часов. Разрешает. Нора привозит парадный костюмчик. Переодеваюсь и отправляюсь в журнал. Там все проходит хорошо. Возвращаюсь в родную камеру. Хохот и бурное обсуждение.
Освободили меня ровно через семь суток, в два часа ночи 6 апреля. О чем имею бумагу за подписью капитана Болотского. Поймал такси и скоро был дома. Выволочка от Норы не испортила настроение.
В ходе последующего разбора операции брат Саша и брат Жора меня сурово осудили. Я признал вину. Обещал исправиться. Больше не попадался.
Аспирантура столкнула меня с представителями братских стран. Очень сдружился с китайцами. Когда началась «культурная революция», их всех отозвали и вовсю перевоспитывали. В местах, весьма отдаленных от Пекина. После смерти председателя Мао началась реабилитация. Началось и постепенное улучшение советско-китайских отношений. В