месте Илюша Зарецкий, уж он-то точно все выжал бы из этой ситуации! А я пока придумал что-то, ее уже и след простыл.
Чуть я тогда себя по голове кулаком не хватил! Но, в этот день факультатив был назначен, думаю – там реабилитируюсь. Уже и фразу заготовил, отрепетировал, прихожу, а нет никого. Я один. Да, говорю себе, Славик, как бедному жениться – так и ночь коротка. И так тошно стало мне, Жека, так муторно. На сердце – тоска, в голове – каша какая-то невообразимая. И со всей ясностью, со всей очевидностью, открылась мне истина, простая и непреложная, как Колумбово яйцо. Никогда не стать мне суперменом, никогда Света не будет моей.
И только стоило мне так подумать, как входит она. Я и вовсе обомлел. А она огляделась по сторонам и улыбается так смущенно. Где, спрашивает, Силич, остальные студенты? А я опять мычу что-то нечленораздельное, ничего объяснить не могу. Она подошла к окну, за штору заглянула и говорит игриво так: «Когда же это стемнеть успело? Да там машины-то еще ездят?» И на меня смотрит, ответа ждет. Я и отвечаю, что, наверно, ездят, а сам глаза на нее вытаращил, не могу оторваться.
Она рядом, Женя, понимаешь, рядом! И в первый раз мы наедине с ней, понимаешь? Только я и она, такая близкая, родная, нежная. За стеной шаги чьи-то, каблучки цокают, голоса, но это где-то там, в другом мире, далеко-далеко от нас… Мы с ней будто в сказке какой-то, заколдованные в этой комнате…
Не знаю, что она увидела в моих глазах, а только растерялась как-то, сникла вся. Потом села на стул, уронила голову в ладони и заплакала. Я и не понял сначала, что это с ней. Не приходилось до этого видеть, как женщины плачут. Да и чем-то невероятным, неправдоподобным показались тогда мне ее слезы. Не могла, ну просто не могла она, такая сильная, красивая, независимая, плакать, как ребенок! – Силич покачал головой, словно преодолевая боль. – Даже вспоминать нестерпимо… И день точь-в-точь, как сегодняшний, март, талые капли на ветках, ветер…
Не было у меня никакого опыта с женщинами, да еще в подобной ситуации. Тогда я просто подошел к ней, присел рядом, и, как-то само собой, положил ей руку на плечо. Ясно помню свои ощущения: плечо теплое, нежное под тонкой кофточкой, дрожит… Тело моей любимой женщины…
Силич вздохнул, потер переносицу.
– Я, Ленский, все твои мысли скабрезные на расстоянии чувствую: первое прикосновение и все такое. А только не шути с этим. Нельзя с этим шутить, понимаешь? У каждого из нас должны быть минуты в жизни, над которыми нельзя смеяться, иначе это не жизнь тогда. – глаза его блеснули, он вновь, словно в реку, нырнул в свои воспоминания. – В тот вечер и началась моя настоящая жизнь, та, над которой никогда и никому шутить не позволю.
Перестала дрожать моя Света, и почувствовал я, Женя, в первый раз в жизни почувствовал, как земля уходит из-под ног. Пахнуло на меня ее духами, тонкими, горьковатыми, теплом ее, а она – совсем рядом, несчастная, пьянящая, близкая. В голове у меня совсем помутилось. Я уж и не помню,