Только бы скорее. Как, чем – уже неважно, лишь бы только прекратилась эта мука, вытягивающая из души последние силы…
– Господи, Юра! – почти закричал он. – Будь добр, покороче!
– Сейчас заканчиваю, – хмуро кивнул Журов. – То, что случилось сегодня вечером – это знак. Конечно, можно представить все недоразумением, небрежностью, но именно такие мелочи являются решающими. Я знаю это, я чувствую! Нас заметили, нами заинтересовались, и сейчас все зависит от того, как мы поведем себя. Станем трусить и мямлить – история сожрет нас, не позволит продолжать даже наши вялотекущие эксперименты. Так всегда бывает со слабаками. А мы ведем себя как слабаки!
Короче, это наш единственный шанс. Единственный и последний. Надо брать быка за рога, надо самим становиться историей!
Журов хватил кулаком по столу. Звякнула посуда, и Ленский, не ожидавший от своего друга такой прыти, вздрогнул. По другую сторону стола Силич, до этого мастерски вертевший в руках столовый нож, тоже замер, глядя на них изумленными глазами.
Явно наслаждаясь произведенным эффектом, в абсолютной тишине ученый закончил.
– И помните, ошибка существует только в своих последствиях, и, боюсь, как бы нам не наблюдать их потом со стороны, будучи уже выброшенными на обочину. Выброшенными в качестве своей собственной ошибки.
– Что-то похожее я уже слышал, – Силич с грохотом бросил нож на стол. – Скажи еще: надо просто правильно расставить запятые….
– Да раскройте же глаза, – простонал Журов, – прозрейте же, наконец! В наших руках – величайшая тайна, когда-либо существовавшая в мире. Творить историю, вершить судьбы, управлять миром – называйте это как хотите. Мы шли к этому много лет, и вот теперь нам надо только решиться!
– То есть, ты, все-таки, настаиваешь? – глаза Силича сузились в щелки. – А Бога – побоку?
Журов улыбнулся, опустил глаза.
– Для тех, кто верит в него – это прекрасная возможность с ним познакомиться, для остальных – самим стать им.
– Богохульствуешь, – Ленский в упор рассматривал друга.
Теперь тот казался ему каким-то ненастоящим, фантомным, словно сотканным из воздуха. «Ого! Уже чертовщина разная мерещиться стала…»
– Что за пессимизм, Женя? – Журов поправил очки.
«Нет, конечно, настоящий Юрка, только чудной какой-то. Давно таким не видел его. В последний раз – лет десять назад, той самой ночью».
И словно эхом его мыслей, отголосками той встречи, просочились сквозь время забытые, потерявшиеся в прошлом, мысли:
– Мы – ученые, мы хотим сделать людей счастливее. И куда, скажи, пожалуйста, пропало твое честолюбие? Неужели тебя больше не интересует власть над миром, над судьбой, над будущим?
Ленский все так же пристально всматривался в глаза друга. На мгновение ему показалось, что они вновь в самом начале, что прерванный спор их ожил, ожил и вернулся к ним, мстительный, требовательный,