она торговлей… Не от хорошей жизни… Говорит, что к зиме уедем мы отсюда, то ли в Грозный, то ли в Гудермес. Там, она говорит, большие города. Есть работа. И главное, никто не будет тыкать, кто ты и какого ты рода.
Старик попытался отпить глоток чая, обжег рот.
– Ты что это, спятила, что ли? – вновь вскипел он. – И ты дура, и твоя Кесирт дура. Куда это вы собрались ехать? Кто вас туда пустит?
Неожиданно для муллы Хаза посмотрела прямо ему в лицо и добродушно улыбнулась, обнажая беззубый рот, сощурив выцветшие тусклые глаза.
– Мне-то ты такое сказать можешь. И я роптать не буду, а вот как ты это Кесирт скажешь – не представляю. Слава Богу, что хотя бы в этом она не в меня. Молодец – дочь!
Во дворе дружно залаяли собаки, послышался конский топот. Старики с удивлением замолкли, Хаза выбежала наружу.
– Добрый день! Ваша здесь? – услышал Баки-Хаджи родной голос младшего брата.
Через минуту запыхавшийся, весь красный с ветра, с капельками влаги на усах, низко пригибаясь в дверях, ввалился Косум.
С детства живя под благодатной, надежной кроной старших братьев, Косум никогда ни о чем не заботился. Жил вольготно, себе в радость; он знал, что за него думают, работают, решают. Даже после гибели Алдума он не изменился: часто веселился, транжирил все, что мог, скрытно от родни пил и гулял.
– Вот это дело, – весело крикнул он, без церемоний усаживаясь на нары, поближе к еде, и грязными, пропахшими конским потом руками хватаясь за пироги.
– Ты хоть бы руки помыл и помолился, – без строгости проворчал Баки-Хаджи, поближе подвигая к брату поднос с едой.
Давно уже поседела голова Косума, и дети его взрослыми стали, но как был он младшим балованным братом, так и остался. Много раз и Баки-Хаджи, и покойный Алдум ругали Косума, стыдили, давали подзатыльники, но всегда это было с любовью и жалостью, как самому младшему и всеми, особенно родителями, любимому.
Не обращая внимания на ворчавшего брата, Косум уплетал за обе щеки.
– Тебе чаю сейчас или позже? – спросила тихо Хаза.
– И сейчас и позже, – с набитым ртом буркнул Косум, погруженный весь в это дело.
– Хватит жрать, – не выдержал мулла. – Пошли.
Обтерев жирные руки о голенища сапог, поблагодарив Хазу за гостеприимство, Баки-Хаджи вышел во двор. Следом, недовольный, чавкая, ухватив на ходу еще кусок пирога, двинулся Косум.
Отойдя подальше от дома, остановились. Мулла тяжело облокотился на трость.
– Ну что там, рассказывай, – спросил он с нетерпением.
– Все в порядке. Все тихо.
– «Все тихо», – передразнил его старший брат, – а кто стрелял?
– А это я, – бодро ответил Косум, – он хотел было пырхнуться, ведь вооружен был, так я его опередил… Пришлось.
– Ладно. Где он?
– Там, у дороги.
– Ночью принесете его сюда и здесь похороните. Вот здесь, понял? – и Баки-Хаджи ткнул тростью в землю.
– Да ты что, Ваша, тащить сюда этого ублюдка… Делать