взял ее руку и поцеловал в ладонь.
– Кажется, я никогда не понимал, что значит для меня потерять тебя.
Когда он произнес эти слова, она опустила голову ему на плечо.
– Но ты не теряешь меня, Джозеф. Это вовсе не расставание, для тебя это возможность найти себя и жить той жизнью, которая тебе подходит.
– Вдали от тебя не жизнь, а горе и страдание, которые превратят меня в камень, пока я снова не окажусь рядом с тобой.
– Замолчи, Джозеф, я не позволяю тебе говорить такие вещи. Трусость недостойна мужчины, недостойна таких, как ты и я.
Он впился ногтями в ее руку:
– Ты называешь меня трусом, да?
– Да, мы оба трусы, и мне стыдно за себя.
Он протянул руку и взял Джанет за подбородок.
– Я знал, что он будет высоко поднят, – улыбнулся Джозеф. – Но это ни к чему, давай не будем храбриться в эти последние несколько часов, что нам осталось быть вместе. Сейчас для меня мало толку в храбрости. Я хочу пролежать здесь всю ночь, плакать у твоих ног и молиться на тебя, молиться тихо и молча.
Он склонил голову, и Джанет, засмеявшись во тьме, поцеловала его в затылок:
– И долго ты намерен оставаться таким ребенком?
– Всегда. Никогда. Не знаю.
– Почему я не мужчина и не могу идти с тобой рядом? – вздохнула она. – Я проводила бы с тобой дни напролет и училась бы жизни моряка. Так и вижу, как судно кренится под ветром, как в штормовую погоду волны заливают палубу. А я босиком, с непокрытой головой, и вкус соли на потрескавшихся губах. Ночью поцелуи ветра и дождя, крики команды в темноте, а потом вдруг тучи расходятся, на небе ярко сияет белая звезда.
– Пойдем со мной, – сказал он. – Я найду для тебя одежду, скажу, что ты Сэм; пойдем, чтобы я не был один.
– Ты никогда не будешь один, Джозеф. Обещай мне, что ты никогда не будешь один.
– Так точно! Обещаю.
– А твои носки, ведь их надо штопать? И кормить тебя не будут как следует. Ах! Страшно даже подумать, как ты будешь там без меня.
– Мама, дорогая, любимая, все будет в порядке. Посмотри, теперь я настоящий храбрец, а ты вся побледнела и дрожишь, как ягненок в поле. – Он поднял ее на руки и стал легонько покачивать. – Ну и где же твой гордый подбородок?
– Все это притворство, и так было всегда, всю жизнь, – прошептала она. – И ты это знаешь, верно?
Она рассмеялась сквозь слезы.
– Перестань, перестань же, – сказал он. – Ведь мы так здорово говорили о храбрости. Послушай, что бы я ни делал и где бы ни находился, каждую ночь в этот час я буду искать на небе звезду; и если решу, что хоть одна звезда указывает пальцем на Плин, я буду закрывать глаза и желать тебе доброй ночи.
– Джозеф, что навело тебя на эту мысль?
– Сегодня вечером у развалин Замка она сама пришла ко мне и принесла утешение. Когда я буду в море, ты в это же самое время будешь высовываться из окна своей комнаты над крыльцом; и звезда, которая будет стоять прямо над тобой, будет той самой звездой, на которую смотрю я.
– Я запомню,