которою мама баловала нас с братом. Милая, на все способная мама сама клеила и раскрашивала незатейливые картонажи, золотила орехи и шила мешочки для орехов и леденцов. И все это с величайшей осторожностью, тайком, чтобы никто не догадывался о сюрпризе. Та елка, скромная, деревенская, которую делала нам мама, была мне в десять раз приятнее и дороже…
Я невольно вздохнула.
Как раз в это время к нам подошла Maman, сияя своей неизменной, довольной улыбкой. Она была окружена учителями и их семействами, пришедшими, по ее приглашению, взглянуть на институтскую елку и дать повеселиться своим детям.
– Вас ожидает сюрприз, – произнесла Maman, обращаясь к нам и другим младшим классам, живо заинтересовавшимся этой вестью.
– Какой? – повернулась я было в сторону Нины и смолкла; княжны подле меня не было.
– Ты не знаешь, где Нина? – тревожно обратилась я к Кире, стоявшей подле меня.
– Она только что говорила с инспектрисой и куда-то побежала, – ответила мне та, не отрывая глаз от елки.
В ожидании моего друга я подошла вместе с другими нашими к маленьким детям наших преподавателей.
Особенно понравился мне пятилетний сын француза Ротье, Жан, прелестный голубоглазый ребенок с длинными локонами и недетской развязностью.
– Ты любишь институток? – спросила его Кира.
Он вскинул глаза на говорившую и пресерьезно ответил, дожевывая яблоко, по-французски:
– Институтки ужасные лентяйки; когда я вырасту и буду учить, как папа, я им всем наставлю единиц.
Мы громко расхохотались.
Трогательно прелестна была парочка близнецов – детей русского учителя. Они, мальчик и девочка по восьмому году, держались за руки и в молчаливом восхищении рассматривали елку.
В эту минуту дверь снова распахнулась, и в зал вошла целая толпа ряженых. Впереди была хорошенькая пестрая бабочка, эфирная и воздушная, под руку с цветком мака, в которых я не без труда узнала Иру и Михайлову. За ними неслась Коломбина. Дальше – полевые розы, потом китаянка, цветочница, рыбачка и добрый гений в белой тунике и с крыльями – Леночка Корсак, вся утонувшая в своих белокурых косах. Но кто же это там между ними, этот маленький красавец джигит в национальном наряде из малинового шелка? Его белая папаха низко сдвинута на глаза, а черные усики ловко скрывают нижнюю часть лица.
«Откуда этот красивый мальчик с искусно наведенными усиками? – терялась я в догадках. – И как его пустили ряженым в наш зал?»
Старик Ротье шутливо поймал джигита за руку; тот, выхватив кинжал из-за пояса, погрозил французу.
Теперь по знаку Maman заиграли вальс, и все закружилось в моих глазах.
– Puis-je vous engager, mademoiselle? – шепелявя и подражая лицеисту, проговорил подлетевший ко мне мальчик-джигит.
– Ах!
И я громко рассмеялась, узнав по голосу Нину.
– Вот провела-то! – хохотала я.
– Что, не похожа? – радовалась княжна.
– Совсем, совсем не узнали, – весело подхватили наши.
– Как это тебе позволили