для всех существующих процессов и действий, удобно расположившихся тут же в мешках. Словно звери на цирковой арене стояли они – то готовые к прыжку, то уже после него; то ожидающие поощрения, то уже получив свою награду.
И под необъятным куполом этого цирка ровно горел костёр, от которого во все стороны распространялись тепло и свет, а значит – распространялась сама жизнь, в её понятном человечеству – органическом, углеродном восприятии.
Было ли что-нибудь в мире кроме этой арены? Были ли где-то само здание этого цирка?
Возможно. Пока еще не разглядеть.
Пока ещё…
Жизнь пробиралась вверх, сначала медленно и неуверенно, но подгоняемая светом от огня, она карабкалась всё с большей скоростью по невидимой пустоте, до краёв заполнявшей это непонятное пространство.
Жизнь, как процесс, как действие, взбиралась в гору словно по скрытым от взора бетонным ступенькам – она выплескивалась вертикально вверх, напором. Выплескивалась, пока не достигла какой-то определенной, видимо чем-то или кем-то заранее заданной высоты, где с оглушительным, как рвущийся брезент треском проделала брешь в ранее недоступном зрению куполе здания.
Это был именно купол, а не крыша.
Архитектура здания была такова, что круглый и почти отвесно выпирающий вверх купол стремительно уносился ввысь, возвышая и вытягивая вслед за собой само пространство. А если существовал купол, пусть и немного необычный, то где-то должны быть и стены, на которые он опирался, значит где-то должно быть и само здание.
Пространство внутри получило своё последнее, окончательное и бесповоротное сходство с цирком. С тем самым цирком, каким он бывает прямо перед началом представления. Перед тем, как зрителей, согласно купленным билетам, начнут пускать в зал, который ещё пуст и молчалив, но гул человеческих голосов, как жужжание роя пчёл, уже можно различить вдали, за закрытыми дверями.
Скорее всего люди пока ещё толпились в фойе, заедая ожидание чем-то буфетным – дорогим и не всегда вкусным и свежим.
Эта привычка – набивать желудок всегда, когда появляется только такая возможность, но никак не насущная в этом необходимость – эта привычка прочно укоренилась в множестве человеческих голов.
– Так мы на самом деле в цирке? – Агафья Тихоновна в изумлении оглядывалась, и хоть стен помещения было не разглядеть, но видимый глазу купол придавал достаточно для уверенности сходства.
– Как видите, – Артак утвердительно кивнул и глянул вверх, – Вселенная никогда не будет спорить с вами.
Теперь уже внешний, яркий и жёлтый солнечный свет неторопливо отогнул край брезента, робко и медленно заглянул внутрь, как бы оценивая плацдарм действий, и встретившись взглядом со светом от костра, понимающе кивнул и приступил к работе. Работа у света всегда одна – принести энергию туда, где был её недостаток и, тем самым, вдохнуть жизнь в любое действие, в любой уже существующий и задыхающийся от нехватки энергии процесс.
Пустота – живая, трепещущая на солнечном