конюшни», то есть, занимаясь благородным физическим трудом, я усталый до изнеможения вынужден был слушать её нескончаемые жалобы о том, что зря она покинула тёплую Малагу и переехала в сырую, негостеприимную Францию, что она устала и что ей всё надоело. В результате, осознав то, что наши пути ведут нас в совершенно разные стороны, мы, преодолев перевал д'Энвалира, наконец-таки, расстались. Покончив с благородным трудом, и, сбросив якорь, висевший на мне в виде Ясмины и неумолимо тянувший меня на дно, я, необременённый более ничем, отправился в Валенсию, ставшей для меня местом обновления, куда я возвращался после длительных поездок по Испании и откуда уезжал в новые места. В Малагу же я не вернулся, вернее, вернулся, но ненадолго, чтобы повидать одного близкого мне на тот момент человека. Нет не Ясмину, но тоже женщину…
Да, Малага открыла мне очень много за столь короткий срок свидания с ней. И потому Малагу я сравниваю с прекрасной благородной женщиной, идущей в пышном летнем платье в широкополой соломенной шляпе по светлым улочкам мимо апельсиновых деревьев, мимо парков и аллей вдоль берега моря. Её имя так и звучит в моих ушах – Малагенья!…
Фламенкерия
Я сидел за столиком и ждал её. Сегодня она не сядет рядом, сегодня её плечо не будет жечь моё плечо, а её дыхание не будет доноситься до меня подобно жаркому летнему ветерку, ласкающему ветви молодого клёна. Сегодня она будет танцевать на сцене. Будет гореть, чёрно-красным пламенем извиваясь в ритмах живой музыки.
Тьенто10 – вздрогнула гитара, сорвался слабый стон из уст кантаора11. Послышалось многозвучное сапатеадо12. Кахон13, а за ним десятки пар ладоней взорвали тишину зала. Она появилась на сцене внезапно, я даже не успел заметить откуда, как будто явилась из внутреннего пространства таблао14. Раскрываясь диким лотосом, она раскинула в стороны свои длинные, гибкие руки, продолжая безудержное, грациозное раскрытие вовне. Пол вздрогнул под ней, отзываясь сухим треском на её поступь.
– Бамо, Бамос, токаоры15! Пусть звучат гитары ваши,
И трещат кастаньюэлас16 громче грома преисподней!
Канта, канта, кантаоры17! Собирайте души наши
И бросайте их под ноги байлаоры-фламенкерьи18!
Дух полёта! Дух свободы
В танце пламенном…
Кариньо!…
Пасеос, флорео, арабески19 смешались в многострунном звучании андалузских гитар. Эмбра в руке Кариньо, словно пахаро карпинтеро20 отбивала ритмичную дробь воинственной самки, но мачо в другой руке, не оставлял её соло и бился в такт ей.
Треке-таке-теке! – спорили между собой кастаньеты, влюблённые и вечно разлучённые мачо и эмбра