А потом и на впадинке делящей ее пополам. Впадинка во время бега то возникала, углубляясь и становясь глубже и рельефнее, то пропадала. После финиша Оля, замерев, уставилась на физкультурника. «Зачет!» – громко провозгласил он, разглядывая секундомер. Оля скользнула по мне ошалевшим от счастья взглядом, прошептала: «я тебя обожаю» и рухнула на траву. Животик Оли судорожно вздымался, ее ноги дрожали, а коленки ее обессилено распались. И хотя это длилось всего два судорожных вздоха, а потом она сдвинула коленки – я не выдержал и убежал. Уже в роще, скрывшись из виду, я обхватил первое попавшееся дерево и прижался к нему. Перед моими глазами была Оля, и мне показалось, что я прижимаюсь не к выпуклой гладкой твердости ствола, а обнимаю лежащую на траве Олю. Лежу между ее раскинутых, дрожащих ножек, касаясь животом ее бурно вздымающегося животика и, что есть силы, вжимаюсь и втираюсь в ее впадинку. Видение было столь ярким и нестерпимым, что все мои внутренние запреты рухнули. Я не смог удержаться и выплеснулся уже на первом движении. Мне было ужасно стыдно, но остановиться я не мог, как не мог удержаться и остановиться, несмотря на стыд и презрение к себе, когда ночью в мои мечты и сны приходила Оля. Не мог остановиться, пока обессиленно не сполз по стволу на землю.
На выпускном вечере я первый раз танцевал с ней, и первый раз по-настоящему, а не в мечтах, держал ее в своих объятиях. Женьку, провалившего еще прошлым летом экзамены в институт, уже месяц как забрали в армию. Оля последние недели была сама не своя. Что с ней происходило, я не понимал, а спросить не решался. Пару раз я замечал слезы в ее глазах. Но на выпускной вечер она пришла непривычно веселая и беззаботная. Атмосфера праздника расшевелила, похоже, и ее. Танцуя со мной, она разглядывала девочек вокруг нас и делилась со мной смешными впечатлениями об их нарядах. Я смеялся над ее остроумными комментариями, поддакивал, но смотрел только на нее. На наряды других девушек, как, впрочем, и на самих девушек мне было плевать. Улыбка, мелькающая в ее глазах, наполняла мое сердце тревожным томлением. Ее ладошки, лежавшие у меня на груди, жгли двумя маленькими раскаленными камешками. Мягко пружинящая спина ласкала мои ладони. Сердце мое то тревожно замирало, то пускалось вскачь. На ее лице танцевали разноцветные отблески огней, а в глазах вспыхивали голубые, фиолетовые и золотистые искорки. Зал яркой, разноцветной каруселью кружился вокруг нас. Но все мгновенно померкло, когда она, поймав мой взгляд, покачала отрицательно головой и сказала:
– Прости, Пашенька, но я буду ждать Женьку. Я его люблю.
Она смотрела мне в глаза уверенно и спокойно. Потом тихо и укоризненно добавила:
– Зря ты избил Серегу.
Пауза затянулась. Мне стало стыдно и обидно, словно меня поймали за попыткой воровства и отняли что-то для меня очень дорогое. Маслины ее глаз, ставшие из зеленых бездонно-черными, укоряли и жалили меня не меньше, чем мимолетные прикосновения ее груди.
– Молчи, – она остановила меня, приложив на мгновение пальчики к моим