от стыда, когда она раскинула бедра перед рабом и задрала ноги, так что пятки смотрели в небо. И в этот момент десять белых невольниц обняли черных рабов и стали совокупляться с ними, как будто только и дожидались знака от своей госпожи, а Масуд ублажал ее саму в середине круга, и стоны блаженства и удовольствия достигали ушей притаившегося Шахземана.
Шахземан вскинул руки к лицу и отшатнулся от окна, но отойти так и не смог. Он глядел и глядел, как пары вновь и вновь совокупляются, вплоть до самого полудня, а в полдень все искупались в фонтане, брызгаясь водой, и наконец оделись. Десять чернокожих невольников превратились в десять рабынь и исчезли за калиткой. Масуд перескочил через стену сада и скрылся из виду.
Видя, что сад опустел, словно ничего и не произошло, Шахземан воскликнул:
– О брат мой, ты правитель всего мира, власть твоя простирается на Восток и Запад, ты могучий воин, неумолимый, благочестивый, – и все же твоя жена счастлива лишь тогда, когда сжимает бедрами бока невольника Масуда. Она еще и усугубила оскорбление тем, что проделала все это у тебя же дома. И если бы только жена твоя провинилась, но нечестны и твои наложницы, и невольники… словно для них твоя власть значит не больше, чем луковая шелуха. Сколь вероломен этот мир, где не знают разницы между великим самодержцем и последним из рабов!
Когда Шахрияр вернулся с охоты, Шахземан приветствовал его с большой радостью и живостью. Шахрияр заметил, что к брату вернулись и прежний румянец, и блеск в глазах. Братья сели за трапезу. Шахрияр увидел, что Шахземан принялся есть с великой охотой, и вздохнул с облегчением.
– Как я рад видеть тебя вновь полным жизни, бодрым и радостным. Скажи мне, брат, отчего ты был так несчастен, когда приехал ко мне… и чему обязан столь скорым выздоровлением?
– Сердце мое было ранено, а душа уязвлена, ибо я застиг свою жену с невольником, когда наведался в ее покои перед тем, как поехать к тебе. Гнев охватил меня, и я отомстил: убил обоих и бросил тела в ров, как дохлых тараканов, – ответил Шахземан.
– Стыд и позор! – воскликнул Шахрияр. – Этот рассказ о женской лживости и вероломстве наполняет ужасом мое сердце. Но счастлив ты, о возлюбленный мой брат, что убил жену за ее предательство – ведь она была причиной твоего несчастья и скорби. Она, подобно змее, затаившейся в высокой траве, только и ждала, чтобы ужалить руку, которая ее кормит. Хорошо и то, что ты убил невольника, посмевшего унизить царя. Никогда я о таком не слышал! Будь я на твоем месте, я обезумел бы от ярости и моим верным мечом истребил бы сотни и тысячи женщин. Так давай же праздновать счастливое избавление и благодарить Аллаха за то, что он спас тебя от этой напасти. Но ты должен объяснить мне, как удалось тебе преодолеть твое отчаяние и скорбь.
– Именем Аллаха умоляю тебя, о брат мой, прости меня за то, что не отвечу тебе на этот вопрос, – отвечал Шахземан.
– Нет, ты непременно обязан ответить! Я поражен тем, с какой легкостью ты преодолел свое горе всего за десять дней, словно это была лишь мелкая неудача, – а ведь