проговорила, напирая на каждый слог в своей речи:
– Я спрашиваю, что ты решила в экзаменационной работе. Шестнадцатый вопрос из второй части, что у тебя там получилось? Тринадцать целых и пять десятых?
«О чём она говорит? – думала Габриэль, заворожённо глядя на напряжённое лицо Мелиссы и её забавно распахивающийся в каких-то словах рот. – Чего она хочет от меня? Я совсем её не понимаю. Кажется, ей нужно что-то по учёбе… Да когда она хотела большего? Я ничего не помню… ничего… какая теперь разница? Зачем она спрашивает меня, когда, можно подумать, эти жалкие, ничего не стоящие экзаменационные баллы – то, что меня по-настоящему волнует? Неужели она не может догадаться, почувствовать, что я волнуюсь? Она не понимает, что я сама в себе запуталась? И какое теперь тут может быть дело до экзаменов, до вопросов, заданий, утомительных вычислений, если я не могу разобраться в себе? Если мне кажется, будто подо мной проваливается мир, в котором я жила до сих пор, в который я верила… мир, где я надеялась на что-то лучшее, вечное и прекрасное… – Габриэль с ненавистью посмотрела в лицо Мелиссы, по-прежнему увлечённо о чём-то повествовавшее, и ей захотелось завыть от усталости и злобы на всех этих окружающих, которые знали только волнующие их вопросы, а от всего остального предпочитали открещиваться, представлять, будто они ничего не замечают. – Господи, когда она замолчит?!»
Габриэль безвольно уронила руки на колени.
– Так что? – деловито прострекотал голос Мелиссы над её головой. – Ты помнишь, я спросила у тебя, что ты ответила на шестнадцатый вопрос? Ты помнишь?
– Я ничего не помню, не помню, отстань от меня! – воскликнула Габриэль и взметнулась на ноги. – Мелисса, хватит!
Мелисса удивлённо смотрела на неё, широко распахнув глаза, в которых, несмотря на яркий солнечный свет, с изумлением и болью расширились узкие щели тёмных зрачков.
– Что с тобой такое? – обиженно спросила она. – Я всего лишь спросила твоего совета, Габриэль, неужели тебе так трудно было мне ответить?
– Экзамен окончился! – сварливо рявкнула Габриэль, топая ногой. – Никто не позволит тебе ничего изменить, так что лучше сядь – и расслабься!
Измотанный Стивен, изучавший её постепенно красневшие от злости и бессилия щёки, вдруг вытянул непропорционально длинные ноги ещё дальше и заметил ленивым голосом:
– По-моему, Габриэль, это тебе надо сесть и расслабиться. Но она действительно права, Мел, – миротворческим тоном обратился он к Мелиссе, чьи губы оскорблённо надулись, – теперь уже всё в любом случае кончено. Нам остаётся ждать и молиться, чтобы наши результаты оказались вменяемыми. Выйди это не так, мать снимет с меня голову, не успею я переступить порога.
– Не смешно, – сердито отозвалась Люсинда: она снова увлечённо копалась в своих справочниках, которых она, судя по её раздувшейся сумке, взяла с собой в немереном количестве. – Давайте