испорчена раз и навсегда.
– Потом вам будет стыдно за это бегство от самой себя! – выкрикнул вдогонку ей Корнелий, но она уже не могла слышать его.
Марсий принял её в свои объятия.
– Что этот демон говорил тебе, любимая?
– Ничего… ничего нового! – отвечала на его груди София, тщетно пытаясь унять слезы.
Глава сорок восьмая, в которой снова происходят подозрительные чудеса
Из «Походных записок» рыцаря Ромуальда
Последние три месяца мой светлый герцог не в себе. А началось это в тот день, когда убрались амореи. В тот день, когда шел чистый снег и в небе появился Вотан.
Мой государь давно не верил в Вотана, да и в иных богов не верил. «Богов творят лукавые жрецы, чтобы морочить честный люд», – заявил мне герцог ещё прошлым летом. Вот и теперь ему казалось, морок сотворили проклятые Ульпины.
Сказать по правде, сперва я тоже думал, что они вернулись. На следующий день мы с герцогом обследовали их прежнее жилище в пещере Гнипахеллир.
Его мы не узнали, а если быть совсем уж честным, то даже не смогли туда пройти. Как видно, амореи, завладев Ульпинами, поспешили извести все их следы. А сделав это, для верности взорвали несколько ходов и залов, включая и чертог, который Марк Ульпин называл своей «лабораторией». Мы не нашли следов – как будто эти колдуны всего лишь нам приснились!
– Ты погоди, Ромуальд, со дня на день они опять напомнят о себе. Я знаю, Марк и Януарий живы! – сказал мне тогда герцог.
Но дни текли, а колдуны не объявлялись. Мы ждали чудес, знамений, вещих снов – но ничего этого не было. Если вы помните, прежде мудрые сны видела Доротея, но и ей не снилось больше ничего.
Со временем мой государь сделался несносен. Он всякий день бродил по лесу, по пещерам, брал меня с собой, всё что-то изучал, высматривал, как будто куст какой-то или камень мог заявить ему присутствие Ульпинов. Он ничего не находил, и в такие часы злоба, какую я не видел прежде, поглощала его; герцог грозил этим невидимым Ульпинам, проклинал и их, и амореев, и себя, за дурость, что связался с ними; разговаривал как будто сам с собой, а больше сетовал, что вероломные Ульпины нарочно мучают его, доводят до отчаяния, дабы потом явиться и прибрать к рукам.
Не знаю, кто уж его мучил, но знаю точно, он мучил нас, и хуже всего приходилось бедной Доротее. Свою красавицу жену, мать его сына, которая ради него пожертвовала родиной и сладкой аморейской жизнью, он стал подозревать в потворстве колдунам, в сговоре с ними. Как прежде подозревал, будто Доротея шпионит против него в пользу отца, Корнелия Марцеллина. Несчастная молила ей поверить, клялась, что невиновна… но большее, чему поверил государь, так это заключению, что Доротея не по доброй воле потворствует Ульпинам.
– Проклятые еретики используют её, – сказал мне герцог, – а Доротея этого сама не видит или не хочет видеть!
Герцог стал злой, свирепый, как хримтурс.