мы духом.
– Не-не, – забеспокоился Калмыков, – лет двадцать ящик не вскрывали, и не дай Бог.
– А вообще, как живой, – не унимался я, – действительно, борода настоящая ли? – я уже встал, ощупывая маленький замочек на стеклянном ящике. – Вот бы пощупать его.
– Да, – Олег Кузьмич тоже встал, – в целях науки пощупать узурпатора, я думаю, будет полезно, а то вдруг надумают, как и Ленина, закопать. А ну, Силантьич, давай-ка ключи.
Я вроде промолчал, но, наверняка, вид у меня был тоже требовательный.
– Да вы что, вы что?! – начал было противиться Иван Силантьевич, но не так, чтобы ретиво.
К замку и вправду давно не прикасались: маленький ключик после долгих усилий едва со скрипом провернулся. И когда мы стали открывать вроде стеклянную дверцу, она оказалась толстой, тяжелой, из какого-то плотного пластика. А петли уже проржавели, не выдержали: дверца рухнула и прямо острым углом в мой сапог, пробив не только кожу сапога, но и мою собственную, чуть не до крови. Во избежание чего-либо мою ссадину обработали последними каплями водки.
– Вот деспот, и сейчас на нашу жизнь покушается, – возмущался Олег Кузьмич и, угрожая пальцем, – смотри мне, Ленина, может, эти дерьмократы и закопают, а ты еще тысячу лет будешь здесь стоять.
Я, видимо, к этому моменту уже изрядно окосел и нос к носу сошелся с башкой Тамерлана.
– Вы поглядите, как живой, – произнес я, – а кожа, кожа настоящая, – и я нажал пальцем на выпирающую азиатскую скулу.
– Ну-ну, не лапай так, не трогай, – хотел меня в это время отстранить Калмыков и тоже, как и я, замер в изумлении: из глаза, оставляя на изборожденной морщинами, якобы обветренной, но еще сохранившей румянец и жизнь коже, медленно скатилась крупная капля и, блестя светом неоновых ламп, застряла на кончике рыжеватых усов.
– Боже! Он плачет, – натужно выдавил Иван Силантьевич.
– А ну, – расталкивая нас руками, приблизился Олег Кузьмич, не как я, а запросто пощупал физиономию, даже бороду дернул. – Да что вы, набожники, физики не знаете? Скопился конденсат в пустотах, нажал пальчиком – капля потекла… А они: плачет тиран! Надо было раньше плакать, когда воздвигал «минареты» из черепов.
– Вот времена были, – прошептал Калмыков.
– А ныне что? А Гитлер? А Сталин? А атомная бомба на Хиросиму? – судил Олег Кузьмич. – Да и сейчас что у нас?!
– А минареты и вправду были? – изумился я.
– А что? Факт: Исфаган, Тус, Дели, Алеппо, Багдад, Магас…
– Магас – наш город, – возмутился я.
– Об этом весь сказ. Ведь вы непокорны, а непокорных он не щадил.
– Да, – подтвердил Калмыков. – Как написано в летописях, при взятии Магаса у всех пленных, от мала до велика, было отрезано по правому уху, люди проданы в рабство в Сирию и Египет, тамошним мамлюкам… А гору ушей пересчитали: более 260 тысяч!
– Ну, не так, – возразил Олег Кузьмич. – Во-первых, Ата-мелик Джувейни писал это с чужих слов и любил