пустыня, она ширилась, захватывая его целиком, и становилась для него убеждением, его подлинной свободой; вот он открыл дверцу ящика и вытащил две газеты, за ними два письма, одно было из деревни, для бабушки, другое от родителей Гостева, из Африки, оттуда, где они работали, там другая была пустыня, настоящая, не внутри человека, а вокруг него, и только узенькая полоска берега упиралась в океан, всё это Гостев видел на открытках, присланных ранее, – пенный прибой, небоскрёбы, пальмы, хижины, негритянка с ожерельем из ракушек и кучкой полуголых ребятишек, один непременно на руках, курчавые, смеются, рядом арабы в бурнусах, верблюды, змеи, солнце, фрукты, возможно, что и авокадо, если они там растут. А теперь письмо на двух тетрадных листках в клетку, совсем обыкновенных, в нём поздравление с Международным днём солидарности трудящихся, взволнованный почерк матери, её бесконечный, сбивчивый рассказ: «какой-то новый вызов, очень спешный, за сто километров от города, это по здешним понятиям очень много, так что отец снова уехал за пробами, три дня его не будет, и я снова одна, снова волноваться, снова думать, как он там, как вы, когда мы снова увидимся, а впрочем, что это я… всё неплохо, жить можно, только жарко очень, песок иногда набивается в комнату, и тараканы донимают, с крыльями, летают, всё никак не могу привыкнуть, а ещё, говорят, повстанцы какие-то объявились, в порту вроде бы стрельба была, я, правда, не слышала, вроде межплеменные распри, что-то они там не поделили, кто их разберёт, но как-то тревожно на душе, что это я опять… сижу вот, занимаюсь по хозяйству, собираемся тут с детьми и жёнами наших работников, поём наши песни, вяжем, играем в различные игры, завела двух попугаев, такие разноцветные, не поверишь, как игрушечные, учу говорить их по-нашему, один уже про-износит: «Здравствуй, мамочка!» и «Как здоровьице?» – вот как, а другой почему-то: «Чёрта лысого ты у меня это получишь!» – откуда он такого набрался, понять не могу, была на рынке, на фрукты уже смотреть не могу, купила рыбы, немного рису, с водой сложности, ходим набирать в колодце, тут перебои с продуктами бывают, экономическая блокада, неустойчивое внутреннее положение, много нищих, какие-то беженцы, я по отцовской карточке получаю в посольстве, вот такие вот дела, не раз ещё землю нашу вспомнишь… да, а отец-то магнитофон японский купил, приедем, вот обрадуешься… как там у вас, как ты, Юра, как бабушка?»
– Как ты? – громко спросил Гостев бабушку, закончив чтение письма.
– Что я? Я ничего, помаленьку… – сказала она.
– Как у нас, всё хорошо?
– А что плохого? Живём вроде ладно. Чего нам надо? Ты вот хлеба купи, и будет ещё лучше. А я пока письмо почитаю. – Она нацепила очки, взяла другой конверт. – От сестры.
Бабушка была выписана родителями из деревни, где она жила по соседству с сестрой, в преддверии их собственного отъезда. Сын оставался один на длительное время. Так или иначе, но у него возникали в связи с этим определённые сложности, думали они и думали правильно. Домашний быт был неисчерпаем и многорук для одного человека и требовал к себе проверенного на практике отношения. Бабушка была самой