переваливалась на морозе, ноги словно столбики, тут же складки фигуры, обтянутость непременная, – что она «между прочим, замужем» (это прозвучало вроде того – «тем не менее», «несмотря ни на что»), как Гостев через несколько минут молчания, сжимая паузу в необходимое почему-то продолжение, вдруг сказал по поводу маленького автобуса, пре-градившего им путь и боком как-то, неуверенно, с хрустом преодолевающего волнистые гребни льда, что и он «между прочим, тоже замужем». Они только молча переглянулись, совсем даже не спрашивая у себя: что это и откуда такое взялось. Они понимали друг друга, и если случались у них какие-то неразъяснённые моменты, то всегда знали в каком направлении им следует подыгрывать друг другу.
«Вы как два брата стали, – сказали им однажды. – У вас даже свитера одинаковые». Одинаковые? Разве? Гостев оглядывал себя – да нет, у «друга» чёрно-белый, а у него клетчатый какой-то, неопределённого цвета, где же тут братство? Совсем даже и нет ничего похожего.
«Тебе ещё бороду отпустить осталось». Но бороду он не собирался отпускать.
Потом кто-то выразился более определённо, имея в виду что-то своё: «Вы как двое влюблённых». Гостев вздрогнул. Это, вероятно, означало – всегда вместе. Тут речь уже была не о свитерах и бородах.
А «друга» как-то его начальник спросил: «Не понимаю, о чём это можно так долго разговаривать?» Это, вероятно, означало, что они и после обеда время прихватывали.
При чём же тут свитера и бороды?
Возвращаясь от «замужнего автобуса» к морозным узорам на окнах столовой, Герде, Снеговику-почтовику, секретарше, «ёлке» – новому предлогу русского языка, – словом к продолжению разговора, Гостев подозревал в своём бородатом «друге» тайного насмешника. Но всё же говорил ему, тогда думая о другом:
– Знаешь, иногда чувствуешь себя комком глины, из которой кто-то должен вылепить чашку.
– Почему «кто-то»? – спрашивал «друг». – А ты сам?
– Нет, кто-то… Словно персонаж в чьих-то руках.
– Ну ладно… – соглашался «друг». – И какая же ты будешь чашка?
– Не знаю, ещё лепят.
– Что-то процесс затянулся, – замечал «друг».
– Глина такая, наверное, попалась, – говорил Гостев и, отвечая на вопрос подвижного и любознательного «друга», только что посолившего жиденький борщ, – «а как же с «ёлкой»? – выдавал то, что скорее всего от него ожидалось:
– Самое тягостное, что может быть, – это женщина, которая не понимает, что она не нужна.
Как двое влюблённых… Влюблённых во что? В слова.
С открытым сердцем, душа нараспашку, Гостев говорил и поднимался всё выше, как казалось ему, к звёздам, а там и холодно было, веяло оттуда сознанием того, что слишком высоко он полез, и если бы один, а то ведь со свидетелем, который, того гляди, и усмехнётся сейчас или потом необдуманному порыву Гостева.
Есть чего стесняться. Есть за что назвать себя неумелым, рохлей, «неудельным» – как сказала бы ему бабушка.
За «ёлку» хотя